Понятно, почему замужних женщин часто называли empusae или lamiae: эти слова, как известно, обозначали ведьму и колдунью (одна из них с бронзовой ногой, другая – с вонючим задом), а уродливую старуху называли каргой.
Общественное мнение греков не видело греха в том, чтобы мужчина, устав от монотонной жизни с женой, искал перемен в объятиях хорошо образованной и любезной куртизанки или в обществе хорошенького мальчика. Супружеская неверность, как мы ее понимаем, никогда не осуждалась древними греками, ибо в те времена мужу это не приходило в голову. О том, что сама идея брака связана с отказом от эстетического удовольствия, еще меньше думала его жена. Греки, следовательно, были не менее, а более нравственны, поскольку признавали за мужчиной полигамные склонности, в соответствии с которыми те и поступали, мы же, обладая точно такими же знаниями, трусливо прячемся за установленные правила, считая одну склонность естественной, а другую – тайной и греховной. В то же время не стоит забывать, что была немногочисленная группа людей, которая требовала соблюдения верности в браке со стороны мужа и жены. Нарушение верности влекло за собой для мужа лишение гражданских прав в случае, если женатый мужчина «имеет связь с другой женщиной или с мужчиной»; но, во-первых, такие голоса были немногочисленны, а во-вторых, мы не имеем свидетельств, чтобы это требование выполнялось на практике. Скорее это зависело от стечения обстоятельств, на которые комически негодует восьмидесятичетырехлетняя рабыня Сира в «Купце» Плавта: «По тягостным живут законам женщины, / И к ним несправедливей, чем к мужчинам, он. / Привел ли муж любовницу без ведома / Жены, жена узнала – все сойдет ему! / Жена тайком от мужа выйдет из дому – / Для мужа это повод, чтоб расторгнуть брак. / Жене хорошей муж один достаточен – / И муж доволен должен быть одной женой. / А будь мужьям такое наказание / За то, что в дом привел к себе любовницу / (Как выгоняют женщин провинившихся), / Мужчин, не женщин, вдовых больше было бы!»[25]
Можно также упомянуть и рассказ в романе Ахилла Татия (III в. н. э.) «Левкиппа и Клитофонт» о так называемом испытании на невинность. Он рассказывает, что в Эфесе был грот, который Пан посвятил девственной Артемиде и в котором он повесил свою флейту, с тем чтобы в этот грот могла войти лишь девственница. Если же девушка подозревалась в малейшем обмане, ее запирали в гроте. В случае ее невинности флейта звучала громко, вход открывался сам собой, и девушка покидала пещеру уже очищенная от подозрений. В противном случае флейта молчала, слышался тяжкий стон, вход был открыт, но девица исчезала. Элиан в «Пестрых рассказах» излагает подобную историю о пещере дракона неподалеку от Ланувия. Нельзя утверждать, что рассказ Плутарха (Ликург, 15) о чистоте спартанских браков основан на истине, однако он очень характерен: «Часто вспоминают, например, ответ спартанца Герада, жившего в очень давние времена, одному чужеземцу. Тот спросил, какое наказание несут у них прелюбодеи. «Чужеземец, у нас нет прелюбодеев», – возразил Герад. «А если все-таки объявятся?» – не уступал собеседник. «Виновный даст в возмещение быка такой величины, что, вытянув шею из-за Тагиета, он напьется в Эвроте». Чужеземец удивился и сказал: «Откуда же возьмется такой бык?» – «А откуда возьмется в Спарте прелюбодей?» – откликнулся, засмеявшись, Герад»[26].
Хотя Плутарх оговаривает, что такие обычаи существовали в Спарте в древние времена, тот же автор сообщает нам относительно той же Спарты, что муж мог позволить другому мужчине разделить ложе с его женой, желая получить здоровое и крепкое потомство.