В пьесах Аристофана женщины нередко и сами признаются в собственной низменности. Процитируем особенно характерный отрывок из "Женщин на празднике Фесмофории" (383 сл.): Не из тщеславия, богинями клянусь,
Пред вами, женщины, я эту речь держу.
Страдаю я давно за женщин всей душой,
Страдаю оттого, что с грязью нас смешал
Отродье овощной торговки, Еврипид.
Всегда и всячески он унижает нас.
Нет гадости такой, которую бы он
На нас не взваливал. Где хоры есть, поэт
И публика, везде на нас клевещет он,
Что и развратны-то, и похотливы мы,
Изменницы, болтуньи мы и пьяницы,
И вздор несем, что мы - несчастие мужей.
И вот, вернулся муж - в театре побывал,
Сейчас исподтишка осматривает все,
Не спрятан ли куда возлюбленный у нас.
Бывало, что хотим, все делать мы могли,
Теперь уже нельзя: предубедил мужей,
Презренный, против нас. Плетет жена венок,
Мужчина думает: "Наверно, влюблена".
В домашних хлопотах вдруг выронит сосуд,
Сейчас готов упрек: "Ты что посуду бьешь?
Наверно, вспомнила коринфского дружка!"
Хворает девушка - сейчас же скажет брат:
"Не нравится совсем мне цвет лица сестры!"
Но дальше! Женщина бездетная не прочь
Дитя чужое взять, сказать, что родила,
Так не удастся: муж из спальни ни на шаг!
На девочках женились раньше старики,
Но он нас замарал настолько, что они
Не женятся уже, ссылаясь на слова:
"Над престарелым мужем властвует жена".
Благодаря ему покоев женских дверь
Закрыта на запор; поставлена печать,
Болты приделаны, а сверх того еще
На страх любовникам молосских держат псов. И это мы простим.
Но вспомним же, как мы Хозяйничали здесь: свободно было нам
Таскать из кладовой вино, муку и жир...
Не та уже пора: муж носит все ключи,
А сделаны они куда как мудрено!
[перевод Н. Корнилова]
Несомненно, само собой напрашивается возражение, что все эти отрывки ничего или почти ничего не доказывают в отношении греческих представлений о браке и о женщинах вообще, поскольку по большей части взяты они из комедии, которая, как прекрасно известно, выводит на сцену не настоящую жизнь, а ее гротескно искривленное отражение. Все это так; однако комедия не создает совершенно новых мнений, а лишь пародирует и гиперболизирует то, что лежит под рукой, и поэтому вполне может рассматриваться как зеркало эпохи; кроме того, следует заметить, что такие нападки на брак и женский пол встречаются отнюдь не только у комедиографов, но красной нитью проходят сквозь всю литературу. К сожалению, соображения экономии места побуждают нас
ограничить свой выбор определенным слоем литературы; однако уже тогда, когда художественной комедии еще не существовало, раздавались голоса, которые отказывались допустить, что в женском характере заложены какие-либо добрые качества. Уже в первой четверти седьмого века до нашей эры Семонид Аморгосский (PLG, ii, 446) дал выход эгим чувствам в большом лирическом стихотворении, дошедшем до наших дней, выражая и обосновывая свою убежденность в физиологической и нравственной неполноценности женщин с поразительной ясностью и открытостью. Поэт утверждает, что девять женщин из десяти совершенно ни на что не годны, и пытается объяснить это явление их происхождением. Женщина-грязнуля происходит от свиньи, женщина до крайности хитрая - от лисы, любопытная - от собаки, тупица, которая не знает ничего, кроме еды, - из бессмысленной земли; капризная и непостоянная подобна вечно беспокойному морю, на которое невозможно положиться; ленивица, должно быть, имеет своим прародителем осла, а злопамятная - кошку; та, что питает страсть к нарядам и украшениям, что всегда находится в поисках чего-нибудь новомодного, выводится Семонидом из лошади, а последняя - уродина - из обезьяны.
Иную создал бог из обезьяны. В ней
Зло величайшее дано от Зевса людям.
Лицом она гнусна. На посмеянье всем
Жена подобная идет по стогнам града.
Короткошейная, бредет она с трудом,
Сухая, как доска, - одни сплошные кости.
О злополучный муж, кто должен это зло
В объятья заключать! Зато, как
обезьяне,
Ей шутки разные и выверты близки.
На смех ей наплевать! Ни для кого не
станет
Добро она творить, и на уме у ней
Всегда одно и то ж: всяк день она
мечтает,
Чтоб причинить другим как можно больше
зла.
[перевод Г. Церетели]
После этого систематического свода женских пороков, занимающего ни много ни мало 82 строки, всего лишь девять строк посвящено восхвалению верной жены, трудолюбивой хозяйки дома и матери, которая ведет свое происхождение от пчелы и "любя и будучи любимой, стареет рядом с мужем мать прекрасного и славного рода".
Разумеется, не было недостатка и в голосах, восхвалявших женщину. В обширной "Антологии" Стобея (iv, 22 (No. 4)), где несколько глав посвящены подробному рассмотрению брака, приводится множество цитат из поэтов и философов, которые образуют смесь весьма злоречивых, но также и восторженных и восхищенных отзывов. Так, комедиограф Александр (CAP, iii, 373 (No. 5)) говорит: "Благородная жена - это сокровищница добродетели", и даже Феогнид (1225) присоединяется к мнению, что "нет ничего слаще, чем добрая жена".
Согласно Еврипиду (TGF, 566), нельзя осуждать всех женщин без разбора: "ведь поскольку существует множество женщин, один найдет среди них немало дурных, а другой - немало и хороших". Конечно, было бы нетрудно привести здесь несколько суждений этого рода, однако они более или менее разрозненны, и похвала женщинам редко обходится без оговорок. Важно и то, что в этой главе Стобея имеется также раздел, озаглавленный "Порицание женщин", при том что нет раздела, посвященного их восхвалению.
В нашем распоряжении имеется превосходный памфлет Плутарха под названием "Советы супругам" (см. выше), обращенный к недавно вступившей в брак паре, с которой Плутарх был знаком.
Плутарх также написал сохранившийся трактат "О женских добродетелях" (лучше переводить это заглавие "О женском героизме"), представляющий собой собрание примеров и содержащий знаменитое изречение Перикла из его надгробной речи о том, что лучшими являются тс женщины, о которых в обществе говорится как можно меньше, неважно - дурно или хорошо. Здесь рассматривается вопрос, со времен софистов часто служивший предметом обсуждения в философских школах, - сравнимы ли добродетели женщин с добродетелями мужчин. Автор приходит к выводу, что с нравственной точки зрения оба пола равны, и обосновывает его историческими примерами из жизни выдающихся женщин.
ГЛАВА II
ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ТЕЛО
1. ОДЕЖДА
ВОПРОС О ТОМ, является ли человеческая .одежда результатом пробуждения чувства стыда или чувство стыда развилось вследствие ношения одежды, бывший в недавнее время предметом оживленных дискуссий, решается ныне в пользу последнего предположения. В наши дни оно более не является гипотезой, приобретя статус доказанного факта; в силу этого излишне повторять избитые доводы в его пользу. Самое примитивное искусство одеяния вырастает из желания защитить себя от суровости природы; в дело шли шкуры животных, убитых ради пропитания. Очень медленно люди пришли к тому, что, с одной стороны, они почувствовали, будто существуют части тела, которые надобно скрывать, а с другой - ощутили желание нарядиться или выделить некоторые части тела, подчеркнув тем самым свою чувственную привлекательность. Украшение тела является в наши дни главной задачей "одежды" для людей, живущих на лоне природы в тропической зоне; и поныне, после того как культурный прогресс развил так называемое чувство стыда, назначением одежды остается прикрывать все тело целиком или некоторые его части в соответствии с требованиями стыдливости, присущей индивидууму или целому народу и называемой ныне "моралью". Поэтому в нашу задачу не входит описание греческой одежды с точки зрения истории костюма; мы ограничимся тем, что покажем, каким образом чувство стыда, с одной стороны, и потребность в украшении, с другой, воздействовали на моду. Так как в эпоху наивысшего развития культуры, созданной греческим духом, два вышеназванных фактора стыдливость и потребность в защите от капризов погоды - в том, что касается одежды, едва ли могут быть отделены друг от друга, представляется, что нет смысла подробно распространяться о мужской одежде; но даже о женском платье можно сказать сравнительно немного, поскольку, принимая во внимание затворничество греческих женщин и их крайне скромную роль в общественной жизни, едва ли существовала возможность носить на прогулке особенно пышное платье, так что в жизни греческой женщины мода имела несравненно меньшее значение, чем в жизни наших современниц.