Я провожу пальцем по краю бокала, а затем встречаюсь с ним взглядом.
— Кто, по-твоему, ты сейчас? Трудоголик?
Он смотрит мне в глаза.
— А как ты думаешь? — Его вопрос пропитан беспокойством, и я уверена, он отчаянно надеется услышать «нет».
Говорить «нет» легко, потому что это правда. Саймон усердно работает, но я не думаю, что он отчаянно зависим от работы. Успокаивающая улыбка появляется на моих губах.
— Нет. Ты вовсе не трудоголик. А еще я думаю, что ты — отличный отец для Хейден.
Он отвечает мне, широко улыбаясь:
— Я не могу передать тебе, как сильно рад это слышать.
— Когда я наблюдаю за вами двумя, мое сердце наполняется теплом. Видеть вас вместе — самое милое зрелище в мире. Ты одержим ею, а она обожает тебя. — Он не может перестать улыбаться, а затем опускает взгляд, но улыбка не сходит с его лица. — Я смутила тебя, сказав это?
Саймон поднимает взгляд и качает головой. Его голубые глаза сияют.
— Нет. Ты меня не смутила. Ты меня осчастливила.
О, Боже. Вот черт. Мое сердце бешено стучит, неустанно напоминая мне, насколько сильно я глупа. Одно дело изгнать мысли о сексе из своей головы, но говорить о том, что делает его счастливым? Это намного опаснее, потому что теперь мое сердце возвращается в зону тоски. Этот разговор стал столь же рискованным, как и представлять то, как он расстегивает для меня свою рубашку.
И теперь я думаю о том, как Саймон раздевается. Отлично. Прежде чем растечься лужицей прямо на столе, я нажимаю на воображаемые тормоза и направляю машину в другую сторону.
Работа, работа, работа.
— Тогда скажи мне, раз финансы были бездушными, это значит, что ресторанный бизнес полон души?
Он проводит рукой по своим густым волосам и улыбается этой широкой улыбкой, которую я обожаю.
— Определенно. Великолепная еда, в конечном итоге, должна быть приготовлена с сердцем и душой, тебе так не кажется?
— Я не думала об этом раньше, но, полагаю, это имеет смысл.
— Еда — это процесс восприятия. Она может быть чувственной, и должна быть вкусной, верно? — спрашивает он, удерживая мой взгляд.
Мою кожу покалывает от напряжения. Разговор о его карьере — более безопасная тема.
— Конечно. Как и обед, что мы только что съели. Он был великолепным.
— Вот и я о том же. Еда, как эта, великолепная, аппетитная, такая вкусная, что глаза закатываются, должна исходить отсюда. — Он указывает на свою грудь. — Она должна рождаться от страсти. От художника внутри шеф-повара.
Улыбка появляется на моем лице. Его энтузиазм заразителен, и мое сопротивление его очарованию бесполезно. Теперь я с легкостью могу помахать белым флагом.
— Ты никогда не хотел готовить?
— Я ужасен на кухне. Но люблю хорошую еду и жажду инвестировать в нее, так что для меня это идеальное сочетание. Я хочу быть частью бизнеса, который люблю, и вкладываю в него то, в чем я хорош. Кроме того, так я могу проводить больше времени с Хейден. Хотя эта сделка и заняла больше времени, чем я планировал.
Я поднимаю руку, чтобы положить ее на его ладонь и успокоить. Сказать ему, что он все делает правильно, что нашел идеальный баланс между работой и воспитанием дочери. Но я останавливаюсь, кладу руку на стол, а затем отвечаю:
— Знаешь, я буду рада помочь, если потребуется. Я люблю тусоваться с Хейден.
— Ты уже делаешь очень много. И ты великолепно с ней обращаешься. Ты, должно быть, была невероятна со своими братьями.
— Они были моей маленькой стаей. А я была их альфой, — шучу я, хотя на самом деле это правда. — Я старшая из четырех детей и единственная девчонка, поэтому навыки воспитания детей пришли ко мне сами собой. Хотя я и была мини-лидером, чихуахуа среди немецких овчарок.
Саймон прищуривается так, будто оценивает меня, и жестом показывает «так себе».
— Отдай себе должное. Я бы сказал, что ты больше похожа на, — он постукивает по подбородку, — фокстерьера.
Черт возьми. Он только что сделал акцент на слове «привлекательная»? (Примеч.: в английском языке FoxTerrier пишется раздельно, и слово «Foх» можно перевести, как «Привлекательная девушка»).
Я краснею и пытаюсь придумать что-нибудь умное в ответ, когда приходит официант.