не совсем в шоке, когда вижу, что он заходит в комнату, но я, конечно, поражена.
И соответственно, делаю самое худшее из всего возможного – выплевываю сидр
на спину блузки Бриджет.
- Боже мой! – лепечет она вокруг, глядя на меня. – Ты…?
- Мне очень, очень жаль, - бормочу я, вытирая рот, чувствуя себя нецивилизованной
деревенской девушкой.
Пока вручаю свой бокал мимо проходящему официанту, я понимаю, что комната не
только погрузилась в мертвую тишину, но и все глаза уставились на меня, в том числе
стальную пару глаз, которые по-прежнему проникают в самую глубину моей души.
Чем дольше мы смотрим друг на друга, тем больше Кингстон, должно быть,
ощущает мое беспокойство, поэтому он выбирает момент, чтобы прервать наш зрительный
контакт и вернуть себе всеобщее внимание, объявив ужин, который накрыли в другой
комнате.
Я пользуюсь отвлечением, чтобы убежать, куда, сама не знаю, но уверена, что мне
необходим свежий воздух.
- Эхо! – я слышу, как он зовет меня, в тот момент, когда выхожу в прихожую,
заставляя мое тело замереть на месте. Я не могу думать сквозь оглушительный стук моего
сердца. Затем ощущаю его у меня за спиной, его дыхание отражается на моей коже.
– Ты должно быть проголодалась. Иди, поешь, Любовь моя.
Это простое слово, ласковое обращение, что далеко не просто, когда он говорит мне
это, стало моей погибелью.
Я поворачиваюсь на пятках, чтобы встретится с ним и сделать осознанный шаг
назад.
- Не называй меня так. Никогда больше не зови меня так снова.
Я снова отворачиваюсь, не готовая отказать от стремления быть снаружи, когда он
хватает меня за обе мои руки.
- Там дождь. Пожалуйста, приходи на ужин.
- Я не хочу есть, – не могу смотреть на него, новая волна гнева разгорается
внутри меня. Почему он говорит со мной после того, как прошло столько времени? Я
почти убедила себя, что он забыл мое имя.
- Как пожелаешь. Должен ли я показать тебе, где ты будешь спать сегодняшней
ночью?
- Да, пожалуйста.
Он начинает уходить, затем останавливается и добавляет. – Я буду неподалеку,
если тебе что-нибудь понадобится.
****
Я буду неподалеку.
Эти слова преследуют меня, когда я поднимаюсь вверх по
лестнице и иду по длинному коридору.
Ох, безусловно, будет неподалеку, не только в своем доме сегодня ночью, но и в
течение следующих нескольких недель, учитывая, что он будет гидом. Мне хотелось бы
быть обозленной, хотя, таковой и являюсь, я в какой-то степени – большой комок нервов.
Каждая эмоция, которую я когда-либо чувствовала, теперь смешалась с целым набором
новых, которые я не совсем понимаю.
Мой сопровождающий эскорт останавливается перед одной из многочисленных
дверей, устилающих коридор, и открывает ее для меня.
Один шаг внутрь, и я замираю.
- Ты уверен, что это правильная комната?
Он ставит мой рюкзак на кровать. – Да, мисс, – подходит к двери и говорит: –
Завтрак будет в 7 утра. Учти это.
И с этим он оставляет меня в одиночестве в этой комнате, о которой я только знаю,
что это нетипичная комната для гостей; это было ясно с той секунды, как только я вошла
внутрь. Его запах духов были повсюду, спортивные трофеи на полке в углу, все с
выгравированным его именем на них.
Я в спальне Кингстон. Этого не может быть.
Я мчусь к кровати, чтобы забрать свои вещи, затем убежать отсюда в поисках
Дживс, и замечаю записку на зеркале, стоящем на комоде.
« Твоя очередь шпионить. Сладких снов, Любовь моя».
Я не могу сдержать улыбки, которая появляется на моих губах, и ставлю свою
сумку на кровать, решив сыграть. Почему бы мне немного не осмотреться? Это не
выглядит так, словно он попытается присоединиться ко мне этой ночью, а это значит, что я
в безопасности в этой комнате, пока что. И как я уже однажды сказала, что хорошо для
Эхо, то хорошо и для Кингстона, поэтому ответная игра «в шпионов» принята!
В комнате немного пусто, по сравнению с комнатой Себастьяна. Недалеко от
трофейной полки, голые стены и несколько дорожных знаков, которые не выглядят как
магазинные, но вместо этого затертые, изогнутые и украдены.
И на туалетном столике стоит одна фотография на всю комнату, где его мама
держит маленького мальчика, который одет в гоночный костюм.
Я поднимаю ее и улыбаюсь. Кингстону не больше шести месяцев на ней; думаю,
его мама была настолько близка со своим сыном, что уже на ранних стадиях знала, что он