Я прохожу немного дальше в комнату, чтобы проверить его багаж: дизайнерские и монограммные вещи, конечно же, отлично сочетающиеся друг с другом и попахивающие роскошью и мягкой кожей. Подумать только, но с ужасно не соответствующими чёрными (и признаюсь честно, сексуальными) армейскими ботинками, что…
— Уф, — ворчу я и, несмотря на свои отчаянные усилия оставаться спокойной, тянусь к чему угодно, лишь бы удержать равновесие. Но это не помогает. Поэтому я лечу вперёд, цепляя на пути теперь-не-очень-сексуальные ботинки.
— Мне говорили, что ты грациозная.
Его низкое, язвительное замечание приходит из ниоткуда, пугая меня и заставляя полностью потерять равновесие, в результате чего я падаю совсем в противоположном направлении. Размахивая руками, я пыталась ухватиться за багаж, который является моим единственным спасением на мягкую посадку.
Но я так и не хватаюсь за него и не встречаюсь с полом. Вместо этого, две сильные руки спасают меня, схватив за запястья, и тянут вниз, прижимая к твёрдому, горячему — по температуре, я имею виду — телу.
— Я допускаю, что ты та самая Эхо, с которой нужно поздороваться, но опять же, не грациозная девушка, которую я ожидал увидеть. Так что ты…? — он смотрит на меня, самодовольная улыбка расплывается на его губах, в то время как уничтожающий огонёк полыхает в серых — «На самом ли деле они серые, или дело в освещении?» — глазах.
— Я… эм… — начинаю по-идиотски заикаться. Я, одетая всего лишь в халат, прижимаюсь к голому торсу, возможно, самого великолепного парня, которого когда-либо видела так близко. И мы очень близко.
Я пытаюсь отпихнуть его, но он скользит руками к моим бёдрам и хватка становится жёстче.
— Да, — выдыхаю я, прежде чем обретаю голос над своим следующим ответом. — Я — Эхо. Прости, что разбудила, я просто не… ожидала, что ты здесь, — он приподнимает брови, как бы говоря мне этим, что видит меня насквозь. — Да пусти же меня! Я просто споткнулась о твои массивные, ужасные ботинки, а затем ты меня внезапно напугал.
— Мои извинения, Эхо, — дрожь бежит по моей спине от того, как моё имя слетает с его губ с этим английским акцентом. — Если бы я знал о твоём визите в мою комнату сегодняшней ночью, то уделил бы больше внимания своим вещам и постарался бы убрать их с твоего пути.
— Я должна была уйти, как только поняла, что ты здесь, так что мы квиты. Теперь ты меня отпустишь?
Его хватка остаётся всё такой же крепкой, а улыбка становиться ещё шире.
— Должен признать, что я наслаждаюсь этой версией нашего знакомства. Это намного лучше чем «Давай познакомимся?» за обедом, — теперь его охотничья белоснежная улыбка растянута на всё лицо, и её заметно даже в слабом освещении комнаты.
Всё что мне остаётся, это смотреть на него, потому как я не могу сказать что-то в ответ. Мне кажется, что я сплю, но это не так, потому что ощущаю, как его длинный и твёрдый член упирается мне живот, и такого рода унижение, является на самом деле реальностью.
— Я чувствую себя вполне комфортно, так что не стесняйся и оставайся здесь сколько захочешь. Если ты действительно хочешь со мной сблизиться, не бойся немного пошевелиться, — его ухмылка растягивается невероятно широко, когда он толкается своими бёдрами вверх, сильнее прижимая ко мне свою эрекцию.
И вот по этой причине, моя немота тут же испаряется.
— Ты в своём уме? — я использую обе руки и, упираясь ему в грудь, пытаюсь его оттолкнуть, но моя сила по сравнению с его безжалостной хваткой на моих бёдрах — ничто. — Отпусти меня! Ты же гость в нашем доме сегодня ночью и не можешь вот так вот просто грубо обращаться со мной, когда у тебя игривое настроение!
— Ах, неподходящее время, — он кивает. — Понял. Так что, тогда продолжим завтра?
— Боже, ты неисправим! — я шевелюсь, в надежде на освобождение.
Он сжимает пальцы сильнее, но хищный блеск в глазах становится мягче.
— Шутка, Эхо. Прости. Наверное, я зашёл слишком далеко.
Моя злость превращается в лёгкое негодование. Он определенно тот ещё шутник, и, возможно, это просто такой способ, чтобы смягчить неловкость, которую я спровоцировала, пробравшись ночью в комнату.
Но как только я собираюсь одарить его прощающей улыбкой, он тут же рушит все извинения, с которыми я мысленно смирилась.
— Могу ли я быть с тобой откровенен?
— Ты меня отпустишь когда-нибудь или нет? — спрашиваю я в ответ.
— Конечно.
— Ну, тогда я слушаю.
Только Богу известно, что он хочет сказать — может искреннее извинение? — поэтому я жду, но вместо этого, его слова не несут в себе ничего, кроме чистой похоти.