Я просыпаюсь через некоторое время, на небе виднеется почти полная луна, которая пытается осветить всё возможное, включая и мою тёмную комнату. Однако вскоре я понимаю, что, увы, не свет меня разбудил, а звуки снизу.
Я сажусь, прислушиваясь, не в силах разобрать из-за чего начался этот сыр-бор, но улавливаю всё же одну явную вещь: Джон Келли, известный ещё как мой папа, отнюдь не благоухает радостью.
Я выскальзываю из постели и на цыпочках иду вдоль комнаты, — так быстро и тихо, насколько это возможно, — и немного приоткрываю свою дверь, чтобы получше расслышать, как мой папа беспощадно отчитывает Кингстона.
— Меня не волнует, сколько тебе лет! — от жёсткости в голосе моего отца трясутся стены. — До тех пор, пока ты живёшь в моём доме, ты моя ответственность! Тут помимо тебя живут ещё двое детей, которым завтра нужно вставать в школу! Ты будешь подчиняться и уважать мои правила, одним из которых является комендантский час! — он резко делает паузу. — Думаю, мы нашли выход из данной ситуации. Теперь мы понимаем друг друга?
— Абсолютно, сэр. Это был одноразовый, я вас уверяю.
— Одноразовый что?
Я поддерживаю папу. Тоже не понимаю, что он имеет в виду под этим словом.
— О, эм… — запинается Кингстон, пока он ищет замену этому слову, предполагаю, на американском языке. — Это произошло единственный раз? — он больше спрашивает, чем утверждает, и звучит это так, словно он разъясняет сам себе, в надежде, что будет дан ещё один шанс.
— Ты чертовски прав. Потому что в следующий раз ты отправишься на самолёте домой. Теперь иди в постель и не разбуди моих детей!
Я заглушаю иронический смех. Теперь он будет просыпаться в ужасе и с криком на устах.
Кингстон ступает ногой на нижнюю ступеньку, и я тут же разворачиваюсь и залетаю в свою комнату, стараясь бесшумно закрыть дверь, прежде чем запрыгиваю в постель.
Мой пульс замедляется, и веки начинают закрываться естественным образом, когда слишком сильный акцент нарушает тишину.
— Неужели тебя так позабавил мой выговор, Любовь моя?
Блин, попалась.
Я переворачиваюсь в постели и нахожу Кингстона, прислонившимся к косяку ванной комнаты — на моей стороне. По-видимому, его навыки подкрадываться превосходят мои, потому что, очевидно, он знает, что я подслушивала, но я не слышала, как он вошёл в ванную. Жаль, что он не в состоянии использовать эти тайные манёвры, чтобы успешно пройти мимо моего папы.
— Ага, ещё как, спасибо, что спросил. И что касается той записки, тебе лучше всего научиться стучать, прежде чем когда-либо входить в мою комнату снова. Понял?
— Понял.
Его плечи немного опускаются, и только Господу известно, почему я решаю дать ему несколько ценных советов.
— Мой папа гораздо хуже, чем его укус. До тех пор, пока ты не нарушишь правила, он не будет упоминать об этом случае. Он справедливый человек, не такой как те родители, которые всё время тычут носом и продолжают напоминать тебе о прошлых ошибках. Если он говорит, что тема закрыта, значит, так оно и есть.
— Это была кровавая встряска, — он проходит в мою комнату, двигаясь к моей кровати, чтобы присесть. — Можно?
— Эм… — я не решаюсь, но затем думаю о том, как, я надеюсь, гостеприимно относятся к Себастьяну, и тут же включаю доброжелательность, несмотря на все его промахи.
— Конечно, — вздыхаю я, сдаваясь, и передвигаю ноги назад к спинке кровати настолько, насколько это возможно. — Ну, так ты просто бездельничал, и из-за этого произошла ссора с моим папой, или был в своём небольшом турне «по окрестностям нашего города в образе важной шишки»2? — я ухмыляюсь, испытывая удовольствие от использованной фразы, которую нашла в исследованиях своего перевода, и думаю — звучит смешно.
— Ты можешь спросить об этом мою бабулю, как только она когда-нибудь позвонит и решит быть «пчелиными коленями». Но нет, — его улыбка, которая только что появилась, быстро исчезает, и он снова хмурится. — Я бы предпочёл чистить цирковую палатку вместе с тобой.
— Святое дерьмо! Мы получили цирковую палатку? — я притворяюсь, что это потрясающий сюрприз. — Я должна её увидеть!
— «Палатка» не правильный термин для большой, красочной… палатки через дорогу?
— Может быть, полагаю, хотя мы относимся к ней как к павильону. Но цирк? Не то, с чем можно сравнивать. Ты хоть знаешь, что представляет собой цирк?