Вот за что стоит любить маленькие города. Уверена, он знал, что я там ещё до того, как я переступила порог. И он знал, кто устроил вечеринку! Хотя я была там, даже расспрашивала, но так и не сумела вызнать эту крупицу информации.
— Спокойной ночи, Эхо. Спокойной ночи, Кингстон.
Теперь он стоит у меня за спиной, не в силах скрыть свои тяжёлые шаги от моего отца.
— Спокойно ночи, сэр, — бросает Кингстон, прежде чем пройти мимо меня, прямиком в свою комнату.
~~~~~
Я просыпаюсь от непрекращающихся сообщений от Саванны. Поворачиваюсь и читаю их, но не отвечаю. Мне нечего ей сказать.
Но когда замечаю, который час, я резко принимаю сидячее положение. Я легла спать довольно поздно. У меня ушло много времени, чтобы, наконец, уснуть — после того, как я, возможно, намеренно некоторое время не засыпала, надеясь, что Кингстон придёт поговорить со мной.
Но он не пришёл. Но помимо этого, я не припоминаю, чтобы ночь была беспокойной.
Накидываю халат поверх пижамы и спускаюсь вниз, чтобы извинится за то, что пропустила завтрак, но обнаруживаю, что в доме тихо и пусто. Но есть тарелка с едой и записка от мамы на столе.
«Сегодня у Сэмми поездка бойскаутов. Приедем поздно вечером. Обед в холодильнике, просто разогрей его. Люблю, мама».
Всё верно: сегодня Сэмми с отрядом отправился в поход, где будут костёр и различные награды, и так как нет никаких признаков присутствия Кингстона, я осталась в доме одна. Это приносит ещё большее чувство разочарования, что удивляет меня.
Думаю, мне стоит себя чем-то занять. И уж точно я не буду звонить Саванне, чтобы убить время.
Я хватаю тост с тарелки, а затем возвращаюсь на второй этаж, чтобы принять душ. И поскольку в доме я одна, решаю послушать музыку. Первой включаю песню «Here» исполнительницы Alessia Cara. Да, я могу иногда слушать что-то лирическое.
Я смываю кондиционер с волос, запрокинув голову и закрыв глаза, когда понимаю, что песня, которую я слышу сейчас — «Dare You to Move» группы Switchfoot не входила в выбранный мною список.
Он здесь. И его выбор песни не какая-то полоумная игра с прошлой ночи. Это гораздо больше.
Я выключаю воду, оборачиваю полотенце вокруг головы, а затем не спеша надеваю халат, оттягивая время и размышляя над своим ответом.
Он прямо за дверью, ожидает меня в моей комнате. Я могу почувствовать его. Сейчас музыка не играет, там абсолютная тишина для нашего противостояния. Именно это придаёт мне смелости двигаться, и я открываю дверь, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.
Не открывая её полностью, я собираю воедино свои мысли и самообладание, прежде чем убрать эту деревянную баррикаду безопасности.
— Я в халате, — не знаю, почему я шепчу именно это.
— Знаю, — отвечает он беззаботно.
— Я не буду… Я имею в виду…
— Ах, Любовь моя, вовсе нет. Только дурак пропустит ту часть: с танцем.
Я улыбаюсь на его метафорический и осмысленный выбор слов, когда он продолжает.
— У меня есть идея. После того, как ты выйдешь сюда и согласишься с ней, я дам тебе платье.
Я открываю дверь и выглядываю, сжимая рукой халат, несмотря на то, что завязала его на двойной узел. Ну, на всякий случай.
Он одаривает меня дьявольской приветливой улыбкой и манит пальцем подойти.
Господи, помилуй. Один этот жест заставляет мой мозг навёрстывать зигзаги между правильным и неправильным, застенчивостью и храбростью — всё находится в хаотическом беспорядке, образуя один большой туманный круг.
— Эхо, иди сюда. У меня нет намерений накидываться на тебя в ту же минуту, как только твои родители покинули дом, в который они так любезно впустили меня, — подмигивает он.
Его туманные глаза противоречат словам, как и подёргивающийся кадык, но он говорит правду, я чувствую между нами доверие и честность.
Выхожу, гордо приподняв подбородок.
— Вот, я вышла. Вызов принят и окончен. Теперь что? — я стараюсь звучать уверенно и непринуждённо, несмотря на хаос происходящий внутри меня.
— Теперь, я хотел бы спросить, не проведёшь ли ты день со мной — покажи мне, что такое колесить по бездорожью.
— Я… могу это сделать.
И я на самом деле могу. Мне нужно это. Пришло время доказать себе, что я вполне способна справиться со своей влюблённостью в соседа по комнате и проводить с ним время без какого-либо напряга или неудобства. Потому что давайте посмотрим правде в глаза: ни один из нас в ближайшее время не сможет уехать из этого дома, поэтому мы должны преодолеть эту запрещённую напряжённость. Я лучше узнаю, как погасить пламя, которое он воспламеняет во мне только одним взглядом, чем избегать его вообще. Я не готова пожертвовать всем остальным, что он пробуждает во мне: жар, смех... головокружительное счастье.
— Великолепно! — он останавливается у моей двери. — Увидимся внизу. И надень куртку, похоже, будет дождь.
~~~~~
Будет дождь? Ага, и мы могли бы вернуться в дом, чтобы переждать проливной ливень, под которым едем прямо сейчас.
— Ублюдок! — кричит Кингстон, когда грузовик начинает буксовать. Его улыбка широкая, глаза искрятся. — Я так скучал по этому!
— Э-э… ты сказал ублюдок? — я прыскаю со смеху, не только потому, что это реакция на окружающую нас грязь, но и потому что всё о чём бы он не говорил, кажется неуместным в паре с его соблазнительным акцентом.
Он смотрит на меня и подмигивает.
— Не смотри на меня! Смотри на дорогу! — паника слышится в каждом моём слове, и я указываю на лобовое стекло. — Просто держи свои глаза прямо перед собой, пока не протаранил дерево.
— Я думал, что американкам нравиться грязный рот, — говорит он, дёргая руль вправо и забрызгивая грязью моё окно.
Моя ладонь становится влажной, и я так крепко сжимаю ручку, что болят пальцы.
— Не думаю, что ты пробыл в Штатах достаточно долго, чтобы судить всех девушек.
— Возможно, — это всё, что он говорит, когда грузовик подпрыгивает вверх-вниз, проезжая по упавшим веткам деревьев и бросая моё пристёгнутое тело по всему салону, словно манекен на краш-тесте.
Я как-то гоняла по бездорожью с Клеем и Себастьяном, но тогда не было дождя и грязи. А теперь, когда ливень стих, хотя всё ещё назревает над нами, меня так сильно трясёт в грузовике, что не только адреналин достигает высшей точки, но и моё лицо болит от улыбки, которая отказывается исчезать, — всё это ощущается как-то иначе, во многих смыслах. Уверена, мы можем перевернуться в любую минуту, но я не прошу его сбросить скорость или вернуться назад.
— Ах, вот тут мы точно прокатимся! — в голосе Кингстона слышно тревожное волнение, и когда я прослеживаю за его взглядом, всё моё тело деревенеет.
— Нет! — кричу я, несмотря на свою растущую улыбку. — Не смей! Мы перевернётся! Или застрянем там! Или, не знаю… умрём!
Нас начинает трясти ещё сильнее, когда он ускоряется и направляется прямо к огромному крутому холму; кто знает, что нас ждёт на другой стороне.
Теперь у меня грязный рот.
— Ох, чёрт! — я опускаю голову, боясь смотреть, но он убирает одну руку от руля и кладёт её на мою.
— Я держу тебя, — говорит он мне, его глаза искренние.
Я могла бы снова повторить, что предпочитаю, чтобы его глаза были на дороге, а обе руки на руле, но я не против, если мы перевернёмся или разобьёмся… пока он смотрит на меня так, когда мы это делаем.
И вместо того, чтобы вернуть руку, которой касается меня, на руль, Кингстон переплетает наши пальцы, смертельной хваткой цепляясь другой рукой за металлический круг. Я до сих пор ничего не говорю о безопасности и не пытаюсь остановить его. Я крепко удерживаю его за руку, пока мы трясёмся в кабине, поднимаясь на холм, мои глаза широко распахнуты.
Когда мы начинаем спускаться вниз, он убирает руку и возвращает её на руль. «Это хорошая идея», — думаю я, хихикая про себя.