Тишина, поэтому он продолжает:
— Хорошо. Наша первая остановка этим утром — собор Нотр-Дам13. Поехали?
Он удерживает дверь открытой, улыбаясь и кивая всем, когда мы проходим… ну, почти всем. Я получаю беглый холодный взгляд, а Чеду самому приходится ловить дверь.
Кингстон проходит в начало нашей группки, рассказывая о фактах и указывая на здания и места по пути нашей прогулки. Я пытаюсь сфокусироваться на экскурсии, но постоянно отвлекаюсь, потому что не только задница Кингстона выглядит аппетитно в обтягивающих тёмных джинсах, — что само по себе отвлекает, — но и Чед устраивает мне великую инквизицию.
— Так что, ты и Кингстон, — допытывается он, — между вами что-то было?
Я отвечаю на его болтовню краткими ответами.
— Ага, дружба. И до сих пор есть.
— Это точно всё? — он давит дальше. — И ничего больше?
Я искоса бросаю на него раздражённый взгляд.
— Не думаю, что хоть что-то из этого касается тебя, и я правда не хочу, чтобы меня доставали весь день. Так что можно просто не обсуждать это? — теперь я дарю ему лёгкую улыбку. — Давай насладимся городом.
— Ты права, — отвечает он, усмехаясь. — Мой косяк. Прости, этого больше не повторится.
— Нет проблем, — я игриво пинаю его локтем в бок, не собираясь пятнать свой день.
Вопросов больше не следует, как и было обещано, и через несколько минут мы оказываемся возле собора. У меня не получается сдержать завороженный вздох. Я стою перед одним из самых величайших, самой известной церковью мира — я, Эхо Келли, из Келли Спрингс, места под названием Нигде.
Я чувствую смешок Кингстона в той же степени, что и слышу, и когда смотрю в его сторону, вижу искреннюю, и в то же время утончённую улыбку, адресованную мне.
— Готовы зайти внутрь? — спрашивает Кингстон всех, но опять-таки, я знаю, что на самом деле он спрашивает только меня.
Я киваю под силой неконтролируемого волнения, и его улыбка становится невероятно широкой.
Я не могу одновременно смотреть, восхищаться и переваривать увиденное; обширное пространство истории, окружающее меня, захватывает с головой. Я делаю так много фотографий, сколько могу, даже когда мы поднимаемся по бесконечной лестнице к известной колокольне. А вид на город отсюда? Ещё не придумали слов, чтобы его описать.
Я даже не осознавала, что мы уже посмотрели всё, ради чего пришли, пока не объявляют, что пора двигаться дальше. Чувство такое, словно я только что попала сюда, но знаю, что прошло несколько часов.
Я всматриваюсь в яркое голубое небо над церковью, когда нежный, приправленный страстью шёпот посылает мурашки по моей коже.
— Я приведу тебя сюда в любое время, когда ты только захочешь, любовь моя, —только ты и я. Мы сможем ходить так медленно, как пожелаешь.
Не знаю, что возбуждает меня больше — мысль о том, что я снова здесь окажусь, или его скрытый чувственный подтекст.
Вообще-то, это ложь. Собор удивительный, но…
— Не давай больше обещаний, которые не сможешь сдержать, — отвечаю я ровным тоном, вкладывая свой собственный скрытый смысл, прежде чем отойти.
Прогулка к Лувру14 не занимает много времени, и я снова делаю уйму фоток, придерживаясь правила «никакой вспышки», которым всё остальные пренебрегают, и негодую на каждого, выражая таким образом своё недовольство.
Чем более известна картина — особенно «Мона Лиза» — тем больше народу перед ней, так что вскоре всем становится скучно от музея. И как бы рано мне не казалось, но пора двигаться дальше.
Пешая прогулка начинает сказываться на группе, так что мы сбавляем темп и лениво прогуливаемся по самым красивым, хорошо ухоженным паркам, которые я когда-либо видела. Когда проходим мимо фантастического фонтана, я начинаю копаться в сумочке в поиске монетки, чтобы загадать желание.
— Плачу пенни за то, чтобы узнать, о чём ты думаешь, — говорит Кингстон, подмигивая и передавая мне монетку.
Я качаю головой с флиртующей улыбкой.
— Если расскажу, не сбудется.
— Зависит от того, что ты загадаешь. Если что-то близкое к тому, на что я надеюсь, тогда я, правда, думаю, что сбудется.
Я игнорирую всплеск оптимизма внутри себя и поворачиваюсь к нему спиной, молча загадывая желание, после чего бросаю блестящий медный символ надежды в воду.
Мы продолжаем нашу прогулку, догоняя остальных. В конце концов, я ахаю, узнавая памятник перед собой: Триумфальную арку15, построенную по распоряжению Наполеона.
Хватаю телефон и спрашиваю Кингстона, может ли он сфотографировать меня перед ней, но вместо этого он что-то говорит на французском проходящему мимо незнакомцу и берёт меня за руку.
— Лучше ему не красть мой телефон, — бурчу я Кингстону, когда он забрасывает руку мне на плечо и притягивает к себе.
— Это будет последнее, что он сделает. А теперь улыбнись.
Спустя несколько слов на незнакомом мне языке, которые, я предполагаю, включают в себя «спасибо», Кингстон забирает мой телефон. Правда он не отдаёт его сразу и начинает стучать пальцами по экрану.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я.
— Отправляю фотографию себе. Кажется, это наше первое совместное фото. Оно идеально. У тебя по-прежнему пароль «1-2-3-4», любовь моя? — смеётся он.
— Шшш, — шиплю я, выдёргивая телефон. — Куда теперь?
— Увидишь. Лучше хватай своего дружка Чеда. Будет стыдно, если бедолага потеряется.
Я раскусываю его блеф и отхожу, но оборачиваюсь через плечо, добавляя:
— Ты абсолютно прав.
Из толпы начинают доноситься вопросы об уборной и еде, именно в таком порядке, поэтом мы решаем посидеть в ближайшем кафе, и, доказывая, что он не мудак, — в чём я пытаюсь убедить себя в целях своей защиты, — Кингстон предлагает оплатить общий счёт.
Я сажусь за столик с Чедом и двумя ребятами, с которыми разговорилась ранее, и они представляются как Лейлани и Крис.
— Лейлани? — смеётся Крис. — Ты не похожа на выходца с Гавайев.
— А ты не похож на Криса Хемсворта, — она натянуто улыбается ему, — но раз ты говоришь, что это твоё имя, заметь, я принимаю его и воздерживаюсь от дальнейших комментариев.
Я посылаю Лейлани кроткую улыбку одобрения… урок чётко усвоен. Затем случайно оборачиваюсь и вижу, что Кингстон сидит лишь с двумя остальными ребятами из нашей сегодняшней группы: девушкой по имени Ким, с которой я перебросилась парой слов, и парнем, которого я ещё не знаю.
Он ловит мой взгляд, мгновенно осознавая, что я смотрю… и впервые, я не могу прочесть выражение его лица. Маленькая ухмылочка на его губах немного кислая, а серебристые глаза — пустые и бездонные.
У меня нет времени раздумывать над тем, что с ним происходит, потому что до меня внезапно доходит: за моим столиком сидят четверо, с Кингстоном ещё двое, что означает….
Дерьмо. Мы потеряли кого-то.
Он приподнимает бровь, — наконец-то, хоть какой-то признак жизни на его лице, — безмолвно спрашивая меня о причине моей тревоги.
«Что случилось?» — произносит он одними губами.
Я показываю ему шесть пальцев, усмехаясь над проносящимся воспоминанием того, что это когда-то означало для нас, и отвечаю ему также одними губами:
«Только шестеро. Мы кого-то потеряли».
Его глаза расширяются, и он начинает дёргать головой из стороны в сторону, прежде чем снова смотрит на меня и вздыхает.
— Кто-нибудь видел Карсона? — громко и гневно спрашивает он.
Я не могу ответить, видела ли я или нет, потому что, честно, понятия не имею, кто такой Карсон, и уверена, что и не узнаю, даже если он свалится с неба прямо на стол передо мной.
Другие тоже не помогают, и хоть я и сканирую взглядом окружающую местность, нигде не вижу машущего флажка.
— Заказывайте еду, — Кингстон встаёт, — а я пойду назад. Если он покажется, кто-нибудь позвоните мне, пожалуйста.