— Я не передумаю. Вы можете либо помогать мне всеми способами, удерживать рак на существующем уровне последующие 76 дней, либо можете стоять в стороне и наблюдать, как я буду бороться с ним в одиночку, — снова повторяю я свою позицию.
И совершенно невозмутимо смотрю на них.
Джек в недоумении качает головой, сердито взмахнув руками, выходит из комнаты. Я знаю, что он вернется. Джек так легко не сдастся, но я выиграю этот раунд.
Как всегда, мягкосердечный Доминик сдается первым.
— Хорошо. Я помогу тебе. Скажи мне, что я должен делать, и я сделаю.
К огромной радости, я бросаюсь ему на шею и крепко обнимаю.
— Спасибо. Большое спасибо, Дом. Ты даже не представляешь, что это для меня значит, — говорю я, слезы скапливаются в уголках глаз.
Следующим капитулирует Шейн, я кидаюсь в его объятия. Но мама просто сидит, как статуя, и слезы текли у нее по лицу.
— Оставьте меня ненадолго с мамой, — говорю я братьям. Они выходят из комнаты, и молча закрывают дверь.
Я сажусь рядом с ней, беру ее за руки и заглядываю в глаза, и мы начинаем плакать, просто рыдать.
— Как такое могло с тобой произойти? — всхлипывает она. — Ты моя девочка, без тебя нет радости в этой семье.
— Тогда помоги мне справиться с этим, — сдержанно говорю я.
— Как?
Я вытираю глаза.
— Я уже порылась немного в инете, но собираюсь еще больше всего изучить. План таков — оставаться здоровой, чтобы рак не мог больше прогрессировать. Мне нужно продержаться всего лишь 76 дней, — говорю я, хлюпая носом.
Я вижу еле заметный луч надежды, появившийся в глазах матери.
— 76 дней?
Я киваю.
— Всего лишь 76 дней, ма. Это не так много, чтобы родить ребенка, да?
Моя мать прикрывает рот рукой и качает головой.
Я вздыхаю с облегчением.
Вдруг она говорит:
— Я так горжусь тобой, Лейла. Ты выросла очень хорошим человеком.
Я могу конечно же пойти домой и сесть за свой ноутбук, чтобы еще больше нарыть всего в интернете, но я хочу, чтобы она тоже участвовала в этом, поэтому мы поднимемся в комнату и идем к компьютеру, которым она так никогда и не пользовалась, чтобы провести совместные изыскания. Мы специально не просматриваем лечение аллопатов или сайты, которые не одобряют известные врачи. Спустя два часа у нас имеется кипа распечатанного материала. Мы разделяем их на две части. Ма берет одну, я — вторую.
Уже почти время ланча, когда я поднимаю голову от статьи. Би Джей ждет меня дома. Сколько я себя помню, мама всегда стояла на кухне, постоянно что-то готовила. Сегодня она надела на нос свои очки для чтения и кухонный стол завален разными бумагами.
Я кидаю взгляд на маму и чувствую тоску, но вовремя беру себя в руки. Я не должна позволять себе даже на секунду подвергать сомнению свое решение, потому что за этим скрывается огромный страх и мои силы будут быстро угасать.
— Пока, ма, — говорю я, целуя ее в макушку.
Она крепко обнимает меня, и следует за мной к выходу. Ее одинокая фигура стоит в дверях нашего дома и машет мне.
36.
Лейла
«Пусть пища будет твоим лекарством, а лекарство пищей»
Гиппократ, отец современной медицины
Я приезжаю домой и нахожу Би Джея на террасе на крыше. Он бросает на меня взгляд и отворачивается, рассматривая открывающийся вид.
— Привет, — говорю я и сажусь рядом с ним.
— Привет, — отвечает он, его голос звучит как-то странно, и это заставляет меня повернуться к нему и более внимательнее присмотреться.
— Что ты делал? — спрашиваю я.
Он пинает что-то ногой, и пустая бутылка из-под виски выкатывается, прибиваясь к ножке стола.
— Понятно.
— Я подтвердил твое назначение на биопсию завтра в девять утра, — говорит он.
— Я не пойду.
— Да? Можно узнать почему? — спрашивает он немного агрессивно.
— Потому что нет смысла, не так ли? Они подтвердят диагноз доктора Фридмана, и увеличат шансы на выкидыш.
— Господи, все становится намного хуже, — яростно бормочет он.
Я дотрагиваюсь до его руки.
— Би Джей? Помнишь, ты как-то сказал, что сделаешь все ради меня?
Он закрывает глаза, гнев немного проходит.
— Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал теперь.
Он моментально открывает глаза. Они такие черные, что кажутся норами зверьков, на его грустном лице.
— Я хочу тебе кое-что рассказать, — говорит он тихо.
— Хорошо.
Он смотрит на меня с тоской и горечью.
— Это не будет радостным.
Я молчу. От его слов у меня возникло такое чувство, словно сам воздух превратился в самое тонкое стекло, настолько хрупкое и холодное. Мне становится страшно, слишком многое на меня навалилось, и я боюсь, что не смогу справиться со всем, особенно с тем, что он скажет. Я наклоняю голову вниз.
— Я никогда никому не рассказывал, я даже не позволял себе предполагать это.
Я смотрю на него, не смея дышать.
— Хочешь узнать, почему я участвую в боях? Почему я становлюсь бешенным на ринге, что однажды даже не убил человека?
Я вспоминаю, как он нападал на своего оппонента на самодельном ринге, жестоко и беспощадно. Легкий ветерок ерошит его волосы и бросает прядь на лоб. Глаза такие уязвимые и беззащитные. Да, я смогу справиться с этим. Со всем справиться. Я киваю.
— Во время моего рождения у матери неправильно приняли роды, у нее полностью не раскрылась шейка матки. Она порвалась, и она потеряла возможность вынашивать ребенка. Мать потеряла четырех детей: мальчика на 18 неделе, близнецов на 22 неделе, и еще девочку на 21 неделе. Были и другие, но все они выпадали кровяными комочками в туалете. Это разрушило ее жизнь.
Я начинаю дрожать только от одной этой мысли.
— Говорят, что у меня улыбка моего отца. Все так думают. Все также думают, что он был идеальным отцом. Никто не знал, что он всю жизнь винил меня за смерть моих не рожденных братьев и сестер, или что он часто неоправданно поколачивал меня.
Я смотрю на него в шоке.
Он горько улыбается.
— Даааа. И кулаки у него как молоты, сильные и жесткие. Дважды ломал мне челюсть. Он утверждал, что таким образом, заставляет меня быть жестким, но мне кажется ему просто нравилось меня бить, унижать, он развлекался таким образом. Я понял, когда был еще маленьким, что он хотел увидеть мои слезы, но я никогда не плакал. Я хранил все внутри. Весь гнев. Всю боль. Все обиду.
— Ох, Би Джей, — с трудом произношу я.
— Как только мне исполнилось пятнадцать, я стал искать с кем бы подраться. Я шел в бар или клуб, и весь гнев, который копился во мне, выплескивал, вплоть до того, что какого-то парня отправляли в госпиталь, всего лишь из-за косого взгляда в мою сторону. Любой самой маленькой и незначительной провокации было достаточно, чтобы я впадал в ярость. Я представлял из себя бомбу замедленного действия, готовую взорваться в любой момент.
— Все это отравляло мне кровь. Каждый раз через какое-то время мне необходимо было выпустить пар, как кровопускание больному, чтобы снять стресс. Каждая победа на ринге была победой над моей уязвимостью, за то детство с отцом.
Я хмурюсь от смущения.
— Тогда зачем ты доверяешь мне рассказ о своем отце?
— Доверяю. Я доверял ему, поэтому позволял причинять мне боль. Он показывал мне свое настоящее лицо, которого никто не видел.
— А твоя мать. Она знала?
— Знала, но ничего не могла с этим поделать, или делала вид, что не могла. Мы оба делали вид.
— То что с тобой случилось это просто совершенно ужасно. Но какое отношение это имеет к нашему ребенку?
— Я копия своего отца. Я буду также бить своего сына, Лейла. И даже не буду пытаться, помочь ему этого избежать.
Я замираю.
— Ты не такой, как твой отец, — шепчу я.
— Ты не знаешь этого. Я даже не знаю, что еще сидит внутри меня. Его жестокость создала во мне монстра.
— О, мой великий, большой герой, мое сердце, моя любовь, ты — не твой отец. Ты никогда им не станешь. Я даже не секунды не сомневаюсь, что ты сможешь бить нашего Томми. Ни одной секунды. Твой отец был монстром, но я знаю, что ты не такой.