— Кое-что? Понятно, что.
Я молчу, потому что тут невозможно ничего сказать.
— Задам тебе вопрос. А если бы на ее месте была Лили?
Я хватаю бутылку и начинаю производить глотки с такой скоростью, что закашливаюсь. Би Джей хлопает меня по спине.
— Ну, это явно не ответ на вопрос.
Я поднимаю на него глаза.
— Сначала я бы подумал, вытащить этого ребенка чуть ли не собственными руками из нее, чем позволить Лили убить себя. Но ребенок — это чудо, Би Джей. И если бы Лили захотела его выносить, несмотря на то, что это бы меня убивало, я бы поддержал ее. Я сделал бы все, что требовалось, чтобы она получила от меня самую лучшую поддержку, на какую я вообще способен. Я бы имел бы лучших в мире врачей на подхвате за несколько недель до начала родов, чтобы они смогли вытащить этого ребенка из нее.
— Ах да, страдания неизбежны. Муки совести по усмотрению. Улыбаться и молча страдать, да?
— Вы должны разделить твое дерьмо вместе, мужик. Ты необходим Лейле сейчас, как никогда раньше.
— Никогда в жизни я не мог предположить, что окажусь в такой ситуации. Я чувствую себя мамонтом, умирающим от сотен копий, воткнутых в мою плоть.
— Пошли. Давай возвращаться.
Он встает покачиваясь, прежде чем прислониться к стене пещеры, затем поворачивается, чтобы войти в пещеру.
— Би Джей, — зову я.
Он поворачивается ко мне лицом, выглядя ошарашенным и пьяным. Сейчас он совершенно не похож на великого бойца, я еще ни разу не сталкивался с ним таким. Тогда я думал, что он может спокойно прожить и без Лейлы. Я был неправ насчет него — он искренне любит мою сестру.
— Прости, что заставил тебя пройти обряд обручения, — говорю я.
— Я совершил его не ради тебя.
Он поднимает лампу и заходит в темный проход. Вздохнув, я следую за ним.
38
Мэдди предлагает встретиться за ланчем в итальянском ресторане по середине пути между нашими рабочими офисами. Я приезжаю первой и пью минеральную воду, когда она входит в ресторан. Она не улыбается, как только ее глаза встречаются с моими, даже когда садится в кресло напротив, то улыбка не озаряет ее лицо.
— Как ты? — спрашивает она.
— Все хорошо, — говорю я, удивленная ее недружелюбием.
— Да? — она сжимает губы, и еле сдерживается, чтобы рассерженно не ответить.
Я стараюсь не реагировать на ее поведение.
— Да. У меня все в порядке. Я не испытываю боли или чего-то еще.
— Правда?
— Да, правда, — отвечаю я, понимая, что она просто нарывается на скандал.
— Ну, тогда ты просто счастливчик, потому что мне больно смотреть на Би Джея, как у него сердце обливается кровью.
Я пребываю в полном изумлении.
Она сердито смотрит на меня.
— Я никогда не думала, что скажу тебе это, но ты очень бессердечная, Лейла. Как ты можешь так поступать с нами? — она прерывисто вздыхает, прежде чем продолжить. — Мы так тебя любим, и ты готова бросить все ради… зародыша. Он же не любит тебя так, как мы. Черт побери, он же даже ничего не чувствует.
У меня такое ощущение, будто внутри я распадаюсь на маленькие осколки. Моя броня ослабела, поскольку каждый день я борюсь, пытаясь сохранить ее, когда единственное, чего мне больше всего хочется — плакать из-за того, что я могу потерять все.
Ничего не видя перед собой, я хватаю пачку хлебных палочек и надрываю ее. Вокруг нас слышатся приглушенные звуки столовых приборов о тарелки, а также разговор и смех, и в фоновом режиме играет музыка.
Не плачь, Лейла. Не делай этого.
Я вытаскиваю палочку и подношу ее ко рту, но все мое тело тут же напрягается и сопротивляется. Одна часть во мне говорит, что она полна консервантов, другая — грустит, даже не собираясь притворяться, чтобы ее съесть. Никто на самом деле не понимает. Не мама, не Джек, не Би Джей, а сейчас даже Мэдди. Слезы жалят глаза. Я не позволяю им упасть, и откладываю хлебную палочку на девственную скатерть, идеально выровняв ее с ножом.
— Бессердечная, — шепотом, устремив глаза на нож, повторяю я.
— Да, жестокая, — повторяет Мэдди чуть ли не с пеной у рта, громко и возмущено, переисполненная своею правотой.
Я поднимаю глаза.
— Я не бессердечная, Мэдди. Ты знаешь, что такое жестокость? Этот мир жесток. Судьба жестока. Бог, который решил, что я в моем чреве должен появиться прогрессирующий рак, именно в тот момент, когда там растет мой ребенок, тоже жесток. И я скажу тебе, что еще может быть жестоким. Предлагать мне убить своего собственного ребенка, тоже будет жестоким.