– Завтра утром тебе лучше быть на месте пораньше, – сказал он. – Неизвестно, что может случиться. Я бы не стал тебя беспокоить, если бы не Спивак. Он просто рыщет по твоему следу. Говорит, что ты должен был знать, что ребята готовятся бастовать. Целый таксопарк нанял. Здесь завтра черт-те что будет твориться.
– Смотри, чтоб он не узнал, что ты мне звонил, – сказал я. – Я буду там раньше раннего.
– Хорошо проводите время? – пискнул в трубке голос Хайми. – Нет шансов подвалить к вам, как считаешь?
– Боюсь, что нет, Хайми. Если тебе нужно что-то эдакое, так и быть, посоветую одну грудастую из отдела Ай-Кью. Да ты ее знаешь, она как раз в полночь сменяется.
Хайми начал рассказывать об операции у его жены, но я ничего толком не понял, потому что Лола, перепутав, принялась гладить мою шишку. Я повесил трубку и довольно громко стал объяснять Лоле про забастовку посыльных; я помнил, что Мара где-то под боком и моментально может оказаться на месте действия.
Я уже прошел полпути, Лола начала изгибать спину, а я все рассказывал о ребятах из посыльной службы, и тут услышал, как задвигались Ульрик и Мара. Пришлось оторваться от Лолы. Я взял телефонную трубку и набрал наугад номер. К моему удивлению, отозвался полусонный женский голос: «Это ты, милый? А я как раз думала о тебе… » Я сказал: «Да?», а она продолжала все так же полусонно: «Приходи поскорей, слышишь, милый? Я жду тебя, очень жду… Скажи, что ты любишь меня… »
– Я буду как можно скорей, Мод, – сказал я самым естественным тоном. – Курьеры забастовали. Ты не могла бы позвонить…
– Что такое? О чем ты говоришь? В чем дело? – Голос женщины звучал почти испуганно.
– Я говорю, чтобы ты позвонила Костигану… Щелчок. Трубку повесили.
А те втроем лежали на диване. Я чувствовал в темноте их запах.
– Надеюсь, ты не уходишь? – проговорил Ульрик томным голосом.
Лола лежала на нем, крепко обняв его за шею. Я попытался залезть рукой между ее ног и наткнулся на крепкую дубинку Ульрика. Стоя на коленях, я занял удобную позицию, чтобы войти в Лолу с заднего входа, если бы вдруг Маре захотелось сбегать в уборную. Лола чуть-чуть привстала и со свирепым уханьем опустилась на Ульрика, села к нему на кол. Мара стащила меня вниз. Мы улеглись на полу у ножек дивана и приступили. Вскоре мы разошлись вовсю, и тут дверь из холла распахнулась, вспыхнул свет, и на пороге появился Ульриков братец с женщиной. Они были пьяненькие и вернулись, наверное, так рано, чтобы малость перепихнуться в домашних условиях.
– Не обращайте на нас внимания, мы вам не помешаем. – Стоя в дверях, Нед осматривал сцену, будто видел самые обыденные вещи. Вдруг он ткнул пальцем в брата и крикнул: – Силы небесные! Что случилось? Ты же весь в крови!
Все уставились на окровавленный член Ульрика. От пупка до колен мой друг был залит кровью. Лола сконфузилась вконец.
– Прошу прощения, – проговорила она. – Я не думала, что это сегодня начнется.
– Все в порядке, – сказал Ульрик, – что за битва без крови!
Я отправился с ним в туалет и по дороге задержался на минутку, чтобы оказаться представленным даме его брата. Она была здорово пьяна. Я протянул лапу, чтоб обменяться рукопожатием, и она как бы случайно провела рукой по моему концу. Ну что ж, это всегда облегчает первое знакомство.
– Вот это работенка, – сказал, усердно намыливаясь, Ульрик. – Как считаешь, могу я еще раз попробовать? Я думаю, нет особого вреда окунуть в кровь кончик, верно ведь? Я чувствую, что мне понравится и во второй раз, что скажешь?
– Это полезно для здоровья, – уверенно сказал я. – Только давай поменяемся местами.
– Вообще-то я не большой любитель этого, – сказал он и похотливо облизнул нижнюю губу. – А ты думаешь, тебе удастся это устроить?
– Не сегодня, – сказал я. – Я сейчас ухожу. Мне завтра надо быть в полном блеске.
– И Мару с собой заберешь?
– Конечно. Попроси ее зайти сюда на минуту, ладно?
Я присыпал свой член, когда Мара открыла дверь. Мы сразу же стиснули друг друга в объятиях.
– А что, если попробовать в ванной?
Я повернул горячий кран, взял кусок мыла. Дрожащими пальцами я намыливал ее промежность. А мой член в это время касался ее губ, мочек ушей, волос. В ее глазах вспыхивали искры, словно туда насыпали пригоршни звезд. Каждая часть ее тела была податливой и мягкой, а груди торчали так, будто вот-вот взорвутся. Мы вылезли из ванны, и я сел, прижимаясь к ней спиной, а Мара оседлала меня. Капли стекали с наших тел. Я потянулся за полотенцем и осторожно вытер ее спереди. А потом мы легли на резиновый коврик, она закинула ноги мне на плечи, и я стал крутить ее вокруг себя, как одну из тех игрушек, которыми иллюстрируют принцип тяготения.
А через пару дней я лежал в темноте на своей кушетке в полной депрессии. Мысли мои перескакивали от Мары к проклятой никчемной телеграфной жизни. Вошла Мод что-то сказать мне, и я опростоволосился: пока она стояла возле меня, я ласково запустил руку ей под платье.
Она выскочила из комнаты, оскорбленная до глубины души. Я никогда не задумывался, как ее отдрючу: я просто делал это, совершенно естественно, как гладят кошку. Когда она просыпается рядом с тобой, ты же не можешь поступить иначе… А она никогда не принимала случки на лету. Совокупление было для нее актом любви, пусть плотской, но любви. Много воды утекло с первых дней нашего знакомства, когда, сидя на рояльном стульчике, я вертел ее на конце своей палки. Теперь она действовала как повар, готовящий трудное меню. Ей нужно было не спеша, осторожно достигнуть соответствующего состояния духа, чтобы я искусно и сдержанно дал ей понять, что пора пришла. А если эта пора приходила к ней на минуту раньше, было бы совершенно невероятно, чтобы она об этом объявила. Нет, не буду ее пилить, хочет она этого или не хочет. Вдруг мне пришли на память слова Стенли, и я бешено захотел ее. «Пройдемся в последний раз», – повторял я про себя. Может быть, войти сейчас и заняться ею, пока, притворяясь спящей, она пребывает в своем мнимом сне? Почему-то полез в голову Спивак. Он все эти дни как коршун на меня смотрит. Все мое отвращение к телеграфной жизни вылилось в ненависть к нему. Все проклятые космококки персонифицировались в нем. Надо быть повежливее с ним пока что. А если заманить его на темный причал и попросить какого-нибудь услужливого приятеля сковырнуть его за борт? Я подумал о Стенли. Стенли с удовольствием взялся бы за такую работенку.
Долго он собирается держать меня на крючке? Не знаю. И как произойдет это внезапное освобождение? Я вижу, как мы с Марой встречаемся на вокзале. Впереди новая жизнь, наша жизнь! Какой она будет – боюсь угадывать. Может быть, Кронский раздобудет еще триста долларов. А эти миллионеры, о которых она говорила, они ведь тоже могут раскошелиться. Я пошел считать на тысячи. Тысяча ее старику. Тысяча – на путевые расходы. Тысяча – чтобы нам продержаться несколько месяцев. Однажды в Техасе или в другом таком же Богом забытом месте я осмелею. Вместе с ней – непременно с ней, она всегда производит хорошее впечатление – явлюсь в редакцию газеты и попрошу позволения предложить им небольшой очерк. Я приду к бизнесмену и покажу ему, как надо составлять рекламные объявления. В гостиничных коридорах я встречусь с доброй душой, с кем-то, кто захочет дать мне шанс. Так велика эта страна, так в ней много одиноких людей, великодушных сердец, готовых помочь, если им встретится настоящий человек, подлинная индивидуальность. Я буду откровенен и прям. Мы приезжаем, скажем, в Миссисипи, останавливаемся в древнем отеле-развалюхе. И вот из темноты выступает человек, подходит ко мне, спрашивает, как дела. Парню просто хочется поболтать. Я знакомлю его с Марой. Мы прогуливаемся все вместе. Светит луна, высокие деревья в удушающих объятиях лиан, перегнивающие листья магнолии устилают землю. Душная, влажная атмосфера: здесь гниет все, в том числе и человек. А я для него словно свежий ветер с Севера. Разговаривать я буду открыто, душа нараспашку, даже чуть смущаясь своей открытостью. Сразу же выложу карты на стол: вот он я и вот она, моя ситуация. Мне понравилось это место, и я хочу прожить здесь до конца своих дней. Это его чуть-чуть насторожит, и потому с этим южанином не надо сразу брать быка за рога. Какие же у вас планы? И я заговорю мягко, как бы издалека, словно кларнет, заткнутый влажной губкой. Я наиграю ему тихую мелодию холодного Севера, словно свистит кто-то морозным утром над стылыми фабричными корпусами. Мистер Встречный, мне не по душе холод. Нет, сэр. Мне бы найти какую-нибудь работу, чтоб хватало на жизнь. Могу ли я говорить откровенно? Я вам не кажусь ненормальным, ведь нет? Там, на Севере, ужасно одиноко. Да, сэр, нас погнали оттуда страх и одиночество. Житье в комнатушках, еда ножом и вилкой, часы на руке, пилюли от печени, хлебные крошки, колбаса. Не надо узнавать, откуда мы, почтенный мистер… Мы до смерти боимся сказать что-нибудь определенное. Не уснуть… мечешься всю ночь и молишься о конце мира. Мы ни в кого не верим, нам все ненавистны, мы отравили друг друга. Все завязано вокруг, все туго упаковано, все свинчено стальными болтами. Ничего не добьешься своими руками. Покупай и продавай, в этом все дело, мистер…