Выбрать главу

— Это всё бабы, — неловко отворачивались мужья.

— А дети за что страдают? — выли, как ветер, жёны.

Дом Галактиона обходили стороной. Анфиса, чувствуя недоброе, как икона, застыла в окне, кормя грудью ребёнка. До полудня решали, кто пойдёт, а в обед явились к Цыцу. Долго мяли шапки, переминались с ноги на ногу.

— Только не на глазах, — решился, наконец, плотник, — отведём в тайгу, а там.

— Нет-нет, — замахал руками Цыц, — справедливость должна быть публичной, в этом её сила!

Они торговались. Но Цыц, чувствуя слабину, стоял на своём.

— Это ж какой позор! — не выдержав, плюнул плотник.

И, сдвинув брови, вышел за порог.

— Ну-ну, — проворчал в спину Цыц.

Деревня — с ноготь, за день пять раз столкнёшься, и с Галактионом они встретились на кладбище, где тот прятался от косых взглядов.

Хотел, значит, корни пустить, — проскрипел Цыц, одетый, как всегда, по старинке, с золотой цепочкой поперёк жилета. — Стать пастырем и лежать среди стада… — Он фыркнул, указав на покосившиеся кресты. — На погосте и то вместе — что значит стадный инстинкт!

Без этого стада я давно был бы мертвец, — вставил Галактион.

Твои ягнята уже приходили и сдали тебя, как ты сдал меня.

Пусть так, — глядя в глаза, прошептал Галактион, — зато я знаю, за что умру, а раньше не знал, зачем жил.

Цыц пропустил мимо.

— Ты был как сын — а изменил, чужих облагодетельствовал — и где благодарность? Нет, преступление без наказания и наказание без преступления — вот она «человекиада»! — Перед ним опять встало веснушчатое лицо, выглядывающее из-за женской юбки. — Но мы её перепишем! — он рассмеялся: — Скажешь, из меня плохой писатель?

Галактион пожал плечами. Он видел тех, кого они посадили на иглу, и знал, по ком звонит колокол.

— Моя смерть искупит не предательство, — твёрдо произнёс он, — а причинённое зло!

Цыц покрутил у виска.

Судьба, как светофор, и бога из машины сменил для бережковцев чёрт из шкатулки.

К пятнице некоторые ещё держались. Но их ряды таяли, как забытое на столе мороженое. Последним сдался Твердохлёб.

Ты уж прости, — сутулился он под репродукцией «Тайной вечери». — Они тебя и так убьют, так зачем же зря пропадать? А мы тебя век помнить будем. — В руках он снова вертел свою винтовку. — И Анфиса ещё молода, а из меня какой кормилец?

Что ты говоришь, отец…

Анфиса по-прежнему сидела у окна с ребёнком на руках. Но говорила тихо, точно уже смирилась с тем, что он осиротеет.

А вечером побежала к Цыцу. Умоляла, плакала.

— Он знал, на что шёл, — с глухим недовольством перебил Цыц. — Кроме того есть законы, перед которыми я бессилен.

Анфиса бросилась на колени. Глаза у Цыца стали, как у удава:

— Два года я ждал этого, — оценивающе окинул он её. — А ты привлекательна — в Москве полно женихов…

Анфиса вернулась только к утру.

А в полночь к Галактиону постучался учитель. Долго мялся, не зная, с чего начать, после улицы его очки запотели, и он близоруко щурился, вытирая их о рукав. А опрокинув стопку, мотнул головой:

— Это ужасно, нас превращают в зверей! — и тут же потянулся к графину. — Они много себе позволяют, — глянув на дверь, выпил он так быстро, что пролил на воротник. — Нарушают права человека! — А после третьей уже задирал палец: — Однако с точки зрения государственной политики… Бывает, необходимо пожертвовать… Впрочем, не слушайте, я несу околесицу.

Галактион сидел за столом, скрестив руки, и старался думать, что когда-нибудь этот человек выучит его ребёнка, расскажет, чем обязаны все вокруг его отцу. Но эта мысль, ещё недавно соблазнительная, теперь не грела.

— Я горький пьяница, — блестел очками старик, — и мне терять нечего.

А прикончив графин, осоловел. Шатаясь, обернулся в дверях:

Мы будем за тебя молиться.

Молитесь лучше за себя! — огрызнулся Нетяга.

И долго смотрел на репродукцию «Тайной вечери». С Цыцем больше не договаривались, но всё вышло само собой, и в субботу деревня высыпала на

СУД