К вечеру автобус прибыл в лесной лагерь. Вдоль ручья, как грибы, кренились трубами летние домики.
Подъём на рассвете, — захлопнули за ним дверь.
Меня станут искать! — крикнул он вдогонку.
Кто? — расхохотались снаружи.
И Драк опустился на визжащую пружинами кровать. Ночью ухали совы, в оконные щели тянуло сыростью, и Драк, сложив ладони под головой, глядел на низкие звёзды. Мальчишкой он бывал в таких же лагерях и, упираясь взглядом в черневшее небо, мечтал, как распорядится своим временем, как не допустит его медленного течения, сводящегося к вращению тяжёлого, будто у водяной мельницы, колеса.
К утру распогодилось, матово заблестело солнце, и под колёсами забрызганного грязью автобуса распустились подснежники. Драка окружили голые, сиротливые деревья, он увидел отливавшую зеленью прелую кору, в морщинах которой проступал мох, увидел плывший мимо густой, липкий пар, поднимавшийся из-под ног с тёплой, сырой земли, увидел грачей, черневших на мокрых, с набухшими каплями ветках, и внезапно почувствовал, как отступает его одиночество.
За домом раздалось неясное бормотанье, и появился вихрастый, веснушчатый мальчишка. Драк узнал бывшего тестя, детские фотографии которого хранились в комоде, перевязанные тугой бечёвкой, и по семейным праздникам раскладывались, как карточный пасьянс.
Драк не удивился встрече, а когда «тесть» поравнялся, подал руку:
— Совсем весна.
— Эх, голубок, — пожав её, многозначительно изрёк «тесть», — глубок клубок, когда лубок.
И Драк вдруг понял, что тестю было также одиноко, что, страдая от женского своеволия, от жалкой неустроенности в бабьем царстве, он прятался за бессмысленные палиндромы, загораживаясь частоколом вывернутых наизнанку слов.
— Высок висок, входящий в сок! — подмигнул Драк.
И точно разведчики, обменявшиеся паролем, оба облегчённо вздохнули. И Драк недоумённо пожал плечами, вспомнив, как прошёл мимо руки, которую отчаянно протягивал тесть единственному в доме мужчине.
— И что мне здесь делать? — доверительно прошептал
Драк.
— Ничего, как и раньше, — откликнулся «тесть» без обычных присказок.
От смущения Драк опустил глаза:
— Но чем заняться?
«Ничем», — прокатилось по лесу гулкое эхо, вспугнутое грачиными криками. Драк поднял глаза. Он стоял один посреди весеннего леса, раскинув руки, как пугало. Перебирая шаг за шагом свою жизнь, он мысленно проходил дорогу, приведшую сюда.
И, точно отрезая прошлое, рассёк воздух ребром ладони.
В это мгновенье Лука Друк привычно ударил кулаком по постели. Много лет Друк просыпался с жёнами, но вчера развёлся с очередной. В последние годы жена обрела смысл в борьбе с весом и, обозлённая диетами, находила успокоение в семейных блицкригах. Вместе с тёщей, отвоёвывавшей у вечности лишний день, они пилили Друка двуручной пилой. К старости тёща записала в заклятые враги мясо, как раньше мужчин, и за обедом, когда Друк мазал аджикой тонкие ломтики сала, фыркала: «С жиру — бесятся!»
Трогая щетину, Друк подумал, что зарастает всё быстрее, превращая бритьё в сизифов труд. Он не выносил зеркал и привык считать себя человеком без возраста, но с каждым годом замечал, как стареют ровесники, и давно ловил себя на желании больше говорить, чем слушать.
Он работал в агентстве недвижимости консультантом по рекламе. И ненавидел свою работу. «Это потому, — говорили ему, — что не научился завидовать тем, кто получает больше, и презирать тех, кто меньше». И Друк соглашался, испытывая лишь бесконечную жалость. В детстве его отправляли на лето к деревенским родственникам, и Друк вспоминал, как те резали кур. «Чувствуют, что умирают, — гнули им головы под нож, — вот и трепещут». А потом, выпуская кровь, оставляли бить крыльями во дворе. И Друк в слезах прятался среди развесистых, густых лопухов. За ужином, отодвигая тарелку с бульоном, он притворялся больным и не мог ответить на улыбки, как позже нигде не мог стать своим.
На пустынной, раскисшей дороге, вцепившись в руль, как единственную реальность, Друк вспоминал, кем был во сне, и его не покидало странное предчувствие, что сон сбудется. Он не удивился, когда впереди вырос оранжевый автобус с табличкой «ДЕТИ», и он в мгновенье ока оказался посреди весеннего леса, размахивая руками, точно открещиваясь от прошлого.