Тут к бару протиснулась молоденькая девушка и уселась рядом с Томасом. Широко улыбнувшись Йонсону, чтобы привлечь его внимание, она, выпятив нижнюю губу, подула себе на разгоряченный лоб, так что затрепетала челка. Томас старался не слишком пялиться на ее груди, туго обтянутые белым топиком, но она перехватила его взгляд, прежде чем он успел его отвести.
– Камилла, – представилась девушка, протягивая ему руку.
Томас пожал ее руку, осознав внезапно, как она молода.
– Хочешь, пойдем сыграем в Мейера?[4]
– В Мейера? Спасибо, Карина, но я слишком пьян, чтобы играть.
– Камилла, – поправила она и похлопала его по плечу.
– Прости, но я не рискну.
– Боишься проиграть? – бросила она кокетливо и расплатилась за бутылки пива, которые выставил перед ней Йонсон.
– Нет, боюсь, как бы не наделать глупостей.
Девушка улыбнулась и сгребла в обе руки пять бутылок.
– Ладно, если передумаешь, спускайся к нам.
В следующий миг она исчезла в толпе, но тут же вынырнула у одного из столиков возле музыкального автомата.
– Я же говорил, что бурое золото теперь поднялось в цене. Даже у тебя появились какие-то шансы с прекрасным полом, – сказал Йонсон. – Хорошенькая девчушка.
– Хочешь сказать – молоденькая. Ты и тут пытаешься меня сторговать?
– Нет уж. Тут можешь сам похлопотать, если хочешь. – Йонсон стал протирать новый бокал, не замечая жаждущих посетителей у стойки, которые тщетно старались привлечь его внимание.
– А кстати, ты знаешь Роберта?
Томас покачал головой:
– Это имя мне ничего не говорит.
– Он у меня тут бывает. Роберт. Старый боксер из «АИК»[5]. Когда-то давно был его спарринг-партнером. Жесткий удар, ничего не скажешь. Во всяком случае, так было в те времена.
– Похоже, старая списанная галоша. Ну, так что этот Роберт?
– Он работает в охране, держит собственное небольшое агентство, там всего несколько сотрудников. Я мог бы спросить, нет ли у него какой-нибудь вакансии. Бывший полицейский вроде тебя там бы вполне пригодился.
Томас поставил на стойку бутылку и недоуменно воззрился на Йонсона:
– В охранники? Ты хочешь, чтобы я расхаживал по Амагер-центру при галстуке и с дурацкой нашивкой на рукаве?
– А что в этом плохого? У Роберта бывает и работа сторожа. Ночная работа – это уж точно для тебя, – по крайней мере, не будет повода оскорблять людей.
Томас опустил глаза и покачал головой:
– Слушай, Йонсон, давай договоримся. Ты больше не будешь подыскивать мне работу. Я прекрасно справлюсь с этим без твоего участия.
Сунув руку в карман, Томас достал купюру в пятьсот крон и выложил ее на стол.
– Можешь рассчитаться завтра.
– Нет уж, спасибо.
Йонсон пожал плечами и забрал купюру. Вскоре он принес сдачу.
– Только иди-ка ты домой.
– Об этом мы еще подумаем.
5
Ведя Мёффе на поводке, Томас шел через Ратушную площадь в сторону Вестербро. Несмотря на поздний час и середину рабочей недели, на улице было людно. Светлая ночь выманила народ погулять: всем, как и Томасу, хотелось, чтобы день продлился подольше. По пути ему попалась толпа туристов, направлявшихся к главному входу «Тиволи». Проходя по улицам Кристиансхавна, он еще оттуда наблюдал полночный фейерверк, устроенный в старинном парке развлечений и осветивший небо над городом вспышками огней и залпами разноцветных ракет. Прогулка взбодрила Томаса, и хмель прошел, вернее, почти прошел, сгладились неприятные ощущения. Томас уговаривал себя, что этот поход – обычная прогулка на сон грядущий, но в душе понимал, куда его понесло после выпитого пива. В старый центр на Вестербро, туда, где раньше была его работа и где неприступным фортом высилось среди вражеской территории здание Центрального полицейского участка. Туда, где он служил в специальном подразделении, занимая должность заместителя начальника, и где он наизусть знал все дворы и переулки, все подвалы, бордели и наркопритоны. Он знал поименно всех мелких распространителей наркотиков и всех шлюх – во всяком случае, тех, которым повезло прожить достаточно долго, чтобы примелькаться в уличной толпе. Но в эти места его потянула не ностальгия – это было другое чувство, то, что оставило незаживающую рану в его душе. Его влекло туда старое дело – дело о гибели Евы. То, что всегда жило на дне души и неизменно выходило на поверхность, в особенности когда ему случалось напиться. Так и не раскрытое дело, которое было с ним неразлучно.