-- Значит так, хлопцы, -- с первой же минуты разговора взял быка за рога полковник, -- Родина поручает вам ответственное задание, как только что прошедшим школу мужества в армии и наиболее физически подготовленным военнослужащим... Слышали, наверное, уже, что в Чернобыле, под Киевом, небольшая авария произошла на электростанции атомной? Так вот, месяц-полтора вам надо будет там еще потрудиться -- при современной технике это совершенно безопасно! -- а потом уже и на воинский учет станете, и -- по домам... Так что даю вам еще "три дня на разграбление города": повидаться с семьей, попить горилки, к подружкам сходить, -- а затем в указанное время (повестки вам сейчас выдадут) сбор здесь, в военкомате!
Так неожиданно перед Андреем и его друзьями замаячила угроза продолжения военной службы, по сути, на неопределенный срок. Что такое по-русски "месяц-полтора", солдаты хорошо понимали. Слухи о Чернобыле уже ходили самые ужасные. И потому неудивительно, что сослуживцы Андрея, все как один проявив завидную энергию, подключили имеющиеся в городе связи, мало-мальски влиятельных родственников и спустя три дня явились в военкомат с бьющимся сердцем и самыми разнообразными печатями на красивых добротных бумагах, повествующих о целом перечне уважительных причин, по которым указанные лица, к сожалению, в настоящее время не имеют ни малейшей возможности исполнить порученное им Родиной почетное задание по ликвидации аварии в Чернобыле и в связи с этим согласны перепоручить его другим, не менее достойным людям...
И лишь рядовой Решетников явился на сборный пункт безо всяких ходатайств, трогательно попрощавшись со своими верующими родителями, самыми простыми людьми, и предав вместе с ними в молитве будущий путь Господу. Удивился этому полковник Прокопчук, испытывавший в последние дни жесточайшее давление со всех сторон -- телефон его звонил, не умолкая, -- и вновь пригласил Андрея в свой кабинет.
-- Ну что, готов еще немного послужить?
-- Готов, товарищ полковник.
-- И никого не просил помочь освободить тебя от новой службы?
-- А мне и некого просить, кроме Бога...
-- Ах, да, ты у нас верующий, -- вспомнил полковник, -- баптист, кажется?
-- Так точно.
-- Вот время настало, -- горько воскликнул Прокопчук. -- Родину некому защищать, кроме сектантов... Иди, Решетников, зови сюда свою команду!
Через какую-нибудь минуту все восемь солдат, трезвые и встревоженные, уже сидели в кабинете в ожидании своей участи. Во дворе слышалась перекличка, там формировались еще несколько команд "чернобыльцев".
Прокопчук, помедлив немного для пущего драматического эффекта, аккуратно сложил в стопку все принесенные ему справки и ходатайства, и затем вдруг, потрясая ими в воздухе, поднялся во весь свой высоченный рост.
-- Это что такое? -- грозно спросил он и, наслаждаясь произведенным впечатлением, повторил еще раз, погромче. -- Это что такое, я вас спрашиваю?
Если кто и не нуждался когда-либо в микрофоне или ином усилителе голоса, так это полковник Прокопчук. Его гремящий бас, унаследованный, по-видимому, от запорожских казаков, закаленный многолетним опытом командования, мгновенно заполнил собой кабинет и, не вмещаясь в нем, с грохотом выплеснулся через окно на улицу, побежал по длинным коридорам военкомата, пугая подчиненных обоего пола. Солдаты в кабинете, опустив головы, молчали.
-- Уклоняетесь от службы? -- продолжал распаляться полковник. -- Хотите дезертировать? Заступников себе ищете? В сталинские времена я бы вас...
В общей сложности не более получаса продолжалась воспитательная беседа мастера крепкого русского слова полковника Прокопчука. Можно сказать, что он был по-военному немногословен. В заключение начальник военкомата демонстративно разорвал все собранные солдатами бумаги и гневно закричал: "Все -- в Чернобыль! Все до одного! Я вас научу Родину любить!.."
Когда подавленные солдаты, получив приказ выходить во двор и строиться, покинули кабинет Прокопчука, полковник неожиданно окликнул Решетникова. Андрей был вынужден еще раз робко зайти и стать пред очи жестокого командира.
Полковник, расстегнув китель, курил.
-- Во втором окошке встанешь на воинский учет, -- спокойным голосом сказал он. -- Я сейчас позвоню туда... Можешь идти домой и благодарить Бога!
-- Спасибо... То есть -- "есть"! -- от неожиданности растерялся Решетников.
-- А ты что думал, товарищ полковник меньше тебя в Бога верует? --Прокопчук хитро посмотрел на солдата. -- Иди, да не забудь, в церкви своей поставь за меня все свечки, как полагается... Иди, пока не передумал!
Андрей вышел из кабинета, восхищенно шепча: "Сердце царя -- в руке Господа, как потоки вод: куда захочет, Он направляет его" (Прит. 21.1).
2001 г.
КРОВЬ ВРАГА
1
Жаркое лето 1916 года для крестьян деревни Ивановка N-ской губернии было наполнено тягостным ожиданием. Неподалеку проходила линия фронта, и хотя бои в этих местах носили вялотекущий, позиционный характер, и хлеб было велено все равно сеять и убирать, вопрос, кому достанется урожай, оставался открытым. Крестьяне работали спустя рукава, часто собирались в тени небольшими группами и подолгу обсуждали преимущества и недостатки жизни "под немцем". В воздухе, что ни день, кружили аэропланы, возбуждая любопытство и порождая слухи о сброшенных с неба шпионах. Жертвой подобных слухов, по непостижимой русской логике, и стал Федор Петров, евангельский проповедник и основатель местной баптистской общины, несколько лет назад поселившийся в Ивановке вместе со своей большой семьей.
Его "нерусская вера" чувствовалась сразу и во всем: икон в доме не держит, лба сроду не перекрестит, чарку с вином никому не подаст и ни от кого не примет, работает на выделенном ему дрянном поле, как на своем собственном, не жалея ни себя, ни жены с детьми. И вдобавок ко всему --речами прелестными заманил в секту несколько душ православных, которые бегают теперь к нему в дом ни свет ни заря, учатся по складам читать Евангелие и кланяются там "немецкому" Богу.
Долго ломал голову приходской священник отец Лука, как прекратить это безобразие. Еще до начала войны, выбрав удобный случай, пожаловался было на беспокойного сектанта самому генерал-губернатору и одновременно --собственному церковному начальству. Но тогда ничего путного из этого не вышло. Ни гражданская власть, ни духовная -- в лице епископа -не вступились за священника и православную веру. Преступлений, говорят, уголовно наказуемых твой Федор Петров никаких не совершал, а что касательно веры, то его императорское величество государь Николай Александрович милостиво даровали теперь свободу совести всем сектантам... Так что, подожди, отец Лука, пока баптист тот украдет чего-нибудь или, напившись, буянить начнет, тогда, мол, и выселить его из села можно будет куда подальше.
Все бы хорошо, да вот беда, что не пьет и не ворует ничего антихрист этот. Не святой он, конечно, жалуются на него время от времени добрые прихожане, да все это ерунда какая-то, зацепиться не за что. Но то было до войны. А теперь время другое, время серьезное. Теперь обещали на его патриотический сигнал отреагировать должным образом: шутка ли, в доме у себя Федор Петров намедни немца принимал, другого баптистского проповедника по имени -- вот дал Бог имечко, язык сломаешь, одно слово -- шпион! --Вильгельм Фридрихович Гоппе. Теперь все, теперь -- Сибирь, лет на пять минимум. Слава Тебе, Господи, что открылась, наконец, "тайна беззакония"!