В свете фонарика блеснул внимательный глаз, и какая-то тварь, рыскавшая вокруг дома в надежде поживиться остатками трапезы излома, молниеносно растворилась в окружающей темноте — только зашуршали кусты возле забора.
— В какую сторону двинем?.. — начал было Паленый, но Тайга снова, как четверть часа назад, резко вскинул руку: тишина!
К гулкому безмолвию глухой ночи и клокочущим в его глубине звериным шорохам примешивалось какое-то тихое монотонное теньканье, которое понемногу становилось все громче и назойливее. Этот звук нам всем был слишком хорошо знаком — всем четверым. Только Тайга и Паленый изучили его уже в Зоне, а нам с Калбасеррой он выматывал нервы еще на Балканах, в зоне боевых действий.
Не сговариваясь, сибиряк с моим приятелем разом рванули в непроглядную темноту справа от руин. Вот я бестолочь, надо было рвать с ними. Но во-первых, сработали армейские инстинкты: если спецназовцы разбегаются при отступлении, то непременно надо, чтобы они разделились равномерно, потому что, если из четверых один побежит в одну сторону, а трое — в другую, преследователь стопроцентно погонится за большей группой. И во-вторых, беготня по ночной Зоне по-прежнему внушала мне серьезные опасения. Не был я уверен, что в кромешной тьме сумеет различить все ловушки даже такой матерый зубр, как Тайга. И я инстинктивно метнулся вслед за Паленым в ту сторону, откуда мы пришли — там-то аномалий не было точно. Сталкерское суеверие гласит, что в Зоне ни в коем случае нельзя возвращаться той же дорогой, какой пришел, но ведь это же просто суеверие, правда?
Внезапно над руинами вспыхнуло ослепительное солнце — из-за куч мусора и полуразваленных стен взмыл вертолет с прожектором. Самой винтокрылой машины в темноте видно не было, я ухватил взглядом только огромный светящийся диск, стремительно взошедший над нашими головами, и над этим пылающим диском негромко тенькало какое-то суетливое, едва различимое глазом мельтешение — это почти бесшумно мелькали в темноте вертолетные винты.
Мать же твою всю в саже! Патруль определенно побил предыдущий рекорд. Они что, в засаде сидели за этой деревушкой? Не прошло и пары минут после того, как мы подняли шум, а нас уже накрыли. Похоже, сегодня нам категорически не повезло остановиться на ночлег в паре километров от лагеря военных сталкеров. Вот же мы клоуны, почище того страуса.
В отличие от Тайги и Калбасадзе, мы с Паленым не успели обогнуть руину с другой стороны, поэтому рыбкой нырнули в залежи битого кирпича и дальше поползли на пузе в разные стороны. Вдали, в мутном свете выглянувшей из-за причудливых туч луны, на глинистых кочках двигались зловещие четвероногие тени: крупные мутанты, разбежавшиеся после устроенной нами канонады, снова вышли на ночную охоту и теперь лениво рвали найденную падаль. Калбасыч с Тайгой уже благополучно растворились в густой темноте, а вот мы с Паленым окажемся как на ладони, едва пилот пошевелит прожектором. Механический хищник, который заинтересовался нами, был опаснее всех мутантов Зоны вместе взятых, так что остальных тварей можно было пока в расчет не принимать. Тем более что враг у нас с ними на данный момент оказался общий.
Я всем телом вжался в битый кирпич. Паленый тоже талантливо изобразил умирающего лебедя. Казалось, ослепительный свет через зажмуренные глаза проникает прямо в голову, беспощадно выжигая мозги. Однако, безразлично скользнув по нам, луч прожектора неожиданно сместился в ту сторону, где пировали твари Зоны. Возможно, наши фигуры потерялись в глубоких черных тенях под стеной, а может, пилот и правда принял нас за покойников. Как бы то ни было, падальщики заинтересовали его больше, и я услышал над головой еще одну серию хорошо знакомых зловещих звуков — с такими характерными щелчками и жужжанием сервомоторов автоматические барабанные пушки «Скай фокса» доворачиваются на нужный угол непосредственно перед стрельбой.
Мне оставалось только пошире раскрыть рот, чтобы оглушительная пулеметная пальба не контузила барабанные перепонки. Хотя на черта покойнику эти самые перепонки, спрашивается? Однако привычка у бывшего спецназовца — вторая натура.
Прошло несколько мгновений бесконечного ожидания, а затем беспощадная артиллерия вертолета начала активно работать по мутантам. Поднялась страшная суета, вой, рев, в темноте беспорядочно заметались уродливые тени. Картина, кусками мелькающая в огненных вспышках и свете прожектора, очень напоминала первые кадры того старого фильма про киборга-убийцу, который я как-то раз от нечего делать смотрел у Наташки — пост-холокостный пейзаж, летающая боевая машина, очертания которой во тьме невозможно определить даже приблизительно, массированный свинцовый ливень и в панике разбегающиеся от него биологические объекты. И хрустящие под ногами механических монстров голые человеческие черепа. Нет, конечно, про черепа — это я уже для красивости добавил, это только в кино было. В Зоне слишком много желающих мигом растащить по норам бесхозные кости, чтобы на Агропроме вот так запросто могли валяться чьи-нибудь останки.
Когда вертолет развернулся хвостом к нам, мы с Паленым разом вскочили и в грохоте крупнокалиберных очередей, полуоглохшие и полуослепшие от вздымающейся силикатной пыли, бросились на прорыв в противоположную сторону, отчаянно спотыкаясь о притаившиеся во мраке кирпичи, выщербленные из кладки.
Сделали мы это зря. Тактически грамотно, конечно, но в общем-то зря. Пилот, может, сначала и принял нас за трупы, но по сторонам посматривал зорко. А может, с самого начала отложил нас на потом, понимая, что уж нам-то, бедолагам, никуда не деться, а вспугнутые мутанты запросто разбегутся. Не успели мы сделать нескольких шагов, как по нашим спинам наотмашь хлестнул луч прожектора.
— Ни с места! — грянул с неба оглушительный бас. — Вы нарушили периметр зоны отчуждения Чернобыльской АЭС! Бросьте оружие и поднимите руки!
Ага, щас. Разбежались. Наслышаны мы, как военсталы поступают с захваченными в плен вольными бродягами. Вояки до смерти боятся биологического поражения, до смерти боятся превратиться в темных сталкеров-полумутантов, не способных жить вне Зоны. Поэтому с такими ублюдками, как мы, особо не чикаются, а стараются класть прямо на месте преступления. Сдается мне, стоит нам с Паленым остановиться и задрать руки, как тут нас пулеметная очередь и догонит. Нет, спасибо, лучше уж попробовать посоревноваться с ней в скорости. Шансов будет немногим больше — не один из десяти тысяч, а, скажем, два-три. Но это уже стоит того, чтобы рискнуть. Это уже в два-три раза больше. Тем более что мощный свет прожектора, ударивший в спину, осветил нам дорогу, и теперь можно было смело включать третью крейсерскую скорость, не опасаясь перечепиться в темноте через какую-нибудь дурацкую кучу мусора и поломать ноги.
Увидев, что мы не то чтобы не остановились, но даже поднажали, пилот вертолета без дальнейших разговоров открыл по нам огонь. Очередь из автоматической пушки, конечно, идеальное средство разогнать адреналин по жилам спортсмена для установления нового мирового рекорда в легкой атлетике, но она же — отличный способ остановить разогнавшегося рекордсмена, если взрывается фонтанчиками попаданий в полутора метрах прямо перед ним. Как говорит в подобных случаях один страус, эту штуку можно использовать еще и в пикантных целях.
Когда крупнокалиберная очередь перечеркнула нам дорогу, мы с Паленым, не испытывая напрасно судьбу, разом бросились на землю. Как у нас последние четверть минуты все слаженно получается, залюбуешься. В синхронном плаванье можно выступать. Впрочем, на этом наш синхрон и закончился, поскольку белорусу повезло больше: он упал рядом с полуразрушенным фундаментом только что покинутого нами дома, под которым зияла какая-то крысиная дыра, внушительная трещина в рост человека длиной и сантиметров сорок глубиной — то ли грунт просел после Второго взрыва, то ли размыло дождями, то ли просто некачественный бетон фундамента от времени частично рассыпался в крошку. Вот в эту дыру Паленый и втиснулся. В жизни не видел, чтобы кто-нибудь куда-нибудь так стремительно втискивался. Мне оставалось лежать под стеной, прикрыв голову руками, и надеяться, что я тоже неплохо спрятался.