Граф медленно провел задрожавшими ладонями по лицу.
— Умер? Я столько лет его искал, чтоб посмотреть в родные глаза, а он умер? Когда? — из его груди вырвался горестный вздох.
Амирель с сочувствием посмотрела на него.
— Подлинно сказать не могу. Наверное, еще зимой. Мне так показалось. Знаете, я о нем как-то вспомнила, и на душе стало грустно-грустно, подумалось, что его уже нет. — Заметив, как помрачнело лицо графа, протараторила: — Может быть, я и ошибаюсь, точно я ничего не знаю…
Скинув с головы капюшон и сняв накидку, Амирель повернулась к Холлту, и тот враз напрягся. Потом взял со стола подсвечник, понес его к ее лицу. Блики от свечи играли на стенах, придавая комнатке нечто зловещее.
Ее синие глаза от света близкой свечи стали еще ярче, неестественно заблестев.
Граф поставил свечу на стол и подтянулся, как перед лицом нешуточной опасности.
— В вас течет древняя кровь нашей королевы! Брат написал, что прятать вас очень опасно, но не объяснил, насколько.
Амирель вздрогнула и потянулась за накидкой.
— Я сейчас уйду, не беспокойтесь, — ее голос звучал с безнадежной покорностью судьбе. — Я понимаю, вы слишком многим рискуете, пряча меня у себя.
Он остановил ее взмахом руки.
— Оставайтесь, прошу! Я не такой трус, как вы решили. К тому же я обязан выполнить последнюю волю брата. Если бы не он, у меня бы ничего не было.
Амирель вопросительно взглянула на него, и он пояснил:
— Я всю жизнь любил Карину, свою жену. А ее выдавали замуж только за главу рода, ведь она дочь герцога. Узнав об этом, мой старший брат, будучи графом, сделал так, что главой рода Холлт стал я. А сам исчез. И найти его я не смог, как ни искал. И только теперь узнал, где прятался столько сделавший для меня брат. И пусть он умер, я все равно съезжу туда. Хотя бы для того, чтобы удостовериться в его смерти и, по возможности, привезти прах, чтоб похоронить его в родовом склепе, как и должно. — Это прозвучало как клятва. — Такую малость я обязан для него сделать.
— Он был замечательным человеком. И научил меня почти всему, что знал сам, без него бы я была полным ничтожеством… — Амирель всхлипнула и тут же крепко сжала губы, не желая казаться слабой.
— Не плачьте, если он мертв, мы уже ничего сделать не можем! — поспешно утешил ее граф, как и большинство настоящих мужчин, не выносивший женских слез. — Лучше скажите, что произошло на ярмарке. Когда я шел через толпу, слышал самые нелепые слухи.
— Что я прогнала медведя и вылечила девочку? — вздохнула Амирель и подтвердила: —Так оно и было. Мелисси предупреждала меня, что мне нельзя показываться людям, но бросить малышку на растерзание обезумевшему медведю я не могла. Да и его в городе оставлять было нельзя. Он оголодал и рассвирепел. Если б я не вмешалась, жертв было бы гораздо больше.
Холлт помедлил, все более мрачнея, понимая, во что ввязывается. Потом низко поклонился, как поклонился бы члену королевской семьи, и предложил:
— Ложитесь спать, Амирель. Утром хозяйка «Пряного ветра» принесет ваши вещи, и мы немедленно покинем город. Думаю, завтра здесь будет очень неспокойно, исчезнувшую колдунью будут искать все горожане, ведь эмиссар тайного королевского сыска наверняка объявит за вас большую награду. На меня никто не подумает, но лучше не рисковать. Эмиссары тайного сыска весьма пронырливы, а я и без того в опале у нынешнего короля, он мне не доверяет, и не без причины. Не стоит привлекать внимание к моей семье, особенно теперь, когда вы на моем попечении. Кто-то видел ваше лицо? Знает, что вы королевской крови?
— Если только малышка, что я вылечила, да ее мать, она стояла на коленях рядом со мной. Потом я накинула капюшон и ни на кого больше не смотрела.
— Хорошо, будем надеяться, что мать с дочерью не проговорятся, хотя бы из благодарности. Но, может быть, вы голодны? Мне принести для вас еду?
После ее уверения, что она не хочет есть и вполне подождет до завтра, граф вышел. Амирель закрыла за ним дверь на засов. Не снимая грязное платье, упала на небольшой диванчик, укрылась лежавшим в ногах грубоватым шерстяным пледом. По сравнению с роскошной кроватью, на которой она спала в «Пряном ветре», ложе казалось узким, жестким и неудобным, но она была рада, что она здесь, в безопасности, чудом вырвавшись из лап кровожадной толпы.
В ушах все еще звенели вопли разъяренного полупьяного быдла, требовавшего ее сожжения на костре. И за что? За то, что она избавила их от разъяренного зверя? Или за то, что спасла ребенка от неизбежной смерти?
Может, им просто хотелось кровавого зрелища? Ведь ничего более возбуждающего, чем боль и смерть выбранной жертвы, не бывает.