Порой вечерами он ужинал наедине с Царицей. Она пожелала научить его пить (или хотя бы делать вид), а также произносить подходящие случаю комплименты. Она решила подарить сыну аметистовое кольцо, которое должно было защищать его от опьянения, и они вместе выпили за победу ее мужа и поражение парфян. Ведь император исчез… Цезарион заметил, что после возвращения Царица носит новое кольцо, инталию[48] из агата с выгравированным словом «Méthé», что значит «Опьянение». Подарок римлянина? Она страстно, слишком страстно описывала ему великолепие легионов под палящим солнцем Зевгмы… А от Антония не было никаких новостей.
В марте Клеопатра снова отправилась в путешествие. Считалось, что она поехала навстречу мужу, победившему императору. Она вышла из порта во главе флотилии, украшенной, как на праздник. Однако в тавернах на набережной поговаривали, что корабли везли провизию и одежду для армии; это было очень странно, ведь обычно победители брали все это у побежденной стороны.
Когда флагманское судно проходило мимо Синего дворца с развевающейся на мачте орифламмой, Пиррандрос вывел близнецов на самую высокую террасу, чтобы они могли им полюбоваться. Память Александра сохранит эти длинные оранжевые ленты, привязанные к веслам и мачте галеры с опущенными парусами. Огненные ленты, развевающиеся на фоне бирюзового моря, – этот образ мальчик запомнит навсегда. В отличие от Селены, которая вела себя рассеянно, потому что ей хотелось подержать на руках маленького Птолемея и она то и дело дергала за подол платья няньку принца, которая тоже вместе с младенцем пришла полюбоваться уходящим флотом.
– Ты дашь мне его, скажи? Я хочу его поносить. Дай же мне моего младшего братика… Дай, ничтожная! Это приказ! Я взрослая!
Все маленькие девочки мечтают о живых куклах. Но принцессам тех времен наверняка не нужно было использовать для этой цели своих братьев: они вполне могли довольствоваться детьми рабов. Во внутренних дворах дворца Селена постоянно сталкивалась с оборванной детворой служанок и не лишала себя удовольствия поиграть с голопузыми и бритоголовыми ребятишками. Она часто носила какого-нибудь запеленатого младенца, качала его, умывала, возможно, по неосторожности два или три раза попадала пальцами ему в глаза… В Птолемее ее привлекало другое: не столько желание поиграть или подражать кормилицам, сколько любовь и тирания одновременно. С одной стороны, она считала Птолемея своей собственностью, а с другой, и это самое главное, – она так желала ему счастья, что каждый раз, когда его не могли успокоить, она тоже плакала от тревоги.
Но при этом она любила двенадцатилетнего Цезариона, который, в свою очередь, не жаловал Птолемея.
В Цезариона она была влюблена. Она восхищалась его сдержанностью, находилась под большим впечатлением от его авторитета, а также трепетно желала его тела. Можно ли желать в пять лет? Несомненно, так как иногда по ночам ей снилось, что он заболел и лежит в постели обнаженный, а она за ним ухаживает. Эта картина вызывала в ней нежность. В другой раз она видела только его волосы, а порой ей снилось красно-зеленое эмалевое ожерелье на его голой груди. Когда он приходил в Синий дворец (а после отъезда матери он частенько туда наведывался), она старалась погладить ему руку. Робко. Нельзя сказать, что она думала, будто совершает неприличный жест, – ведь он был ее женихом, – но свадьба все-таки еще не состоялась, и подобная фамильярность с фараоном могла показаться неуместной. Пока же она приходилась только сестрой этому полубогу с огромным словарным запасом, подарок которого (три кости из зеленого серпентина и волшебный конус «из Мавретании») она свято берегла.
Иногда он сажал ее к себе на колени, показывая новую игру, или управлял ее рукой, помогая выводить буквы. Она хотела писать чернилами и просила позволить ей самой разбавлять их водой, добавлять золотую пудру и перемешивать тростниковой палочкой. В качестве черновика девочке давали использованный папирус, который она в конце концов все равно портила.
Цезарион решил не опасаться этого хрупкого и тоненького ребенка. Хотя она и была дочерью римлянина, который ему не очень-то нравился, – куда теперь заведет их этот отчаянный, после того как потерял пол-армии в бою с парфянами? – он не мог запретить себе испытывать по отношению к ней нежность, которую братья совсем в нем не вызывали. Играя с Селеной в поддавки, он забывал обо всех заботах наследного принца. Хлопотах не по возрасту. Серьезных тайнах. Ведь пока ни простой люд Александрии, всегда готовый взбунтоваться, ни топархи[49] и номархи[50], представляющие в некотором роде элиту этого царства, ни даже архисоматофилаки[51], такие же благородные, как и их звание, – никто не подозревал о том, насколько близок крах. Мало того – хвала богу лжи! – они не догадывались о его масштабах… Лишь Цезарион об этом знал.
50
Номарх – правитель нома, или провинции, лидер провинциальной аристократии, наделенный властью администратора, судьи и верховного жреца почитаемого в номе божества. –