Ничего себе, - подумалось мне, но кроме идиотского междометия не пришло ничего в голову.
- А если я не поеду - что - не выпустят из страны?
Вот тут я снова испугалась. В конце концов, я подумала, что нужно было сразу уехать, развернуться и уехать. И я бы так и сделала, если бы не моя выставка, не эти картины, которые составляли всю мою жизнь, и которые нужны мне были во что бы то ни стало. Для будущего. Так мне казалось. Мне казалось тогда, что у меня есть будущее. Или будет. И эти картины были для него.
- Я бы советовала поехать. Я не знаю, ну если тебя приглашают в гости, почему бы тебе не съездить?
Высокий странный черногорец был предметом воздыханий многих местных женщин. Как я узнала потом, многие хотели его. Но не я. Мне хотелось только одного. Я хотела уехать отсюда.
- Ладно.
Такси мы нашли легко в этой части города. Искать особняк черногорца долго не пришлось. Свернув на тихую темную улочку, сестренка что-то тихо сказала таксисту - он поехал медленнее. Еле - еле. Стали различимы номера этих заросших кустарником особнячков. Вид у них был как из фильма ужасов. Вот и нужный дом. Темная улица, мрачные дома, заросший заброшенный дом. Просто триллер. Так и хотелось спросить -а во что мы играем? В Акулину?
- Видишь? Вот сюда через два часа и подрулишь.
Был странен сам ритуал. Проехать, посмотреть, как репетиция. Потом приехать в гости. Типа... Кавычки интересно предусмотрены. А потом что? Что я там делать буду?
Одно успокаивало меня тогда - я больше не увижу Белград никогда. Это тешит меня и сейчас.
Вечером, в назначенный час, я ехала на такси к указанному особняку. Дверь мне открыл сам черногорец. Я осознавала ситуацию. Я была пленницей. Заложницей. Игра становилась страшной. Правда, тогда я еще не знала - насколько. Но я все равно играла, играла из последних, как мне казалось сил, улыбалась. Высокий, лысоватый, каланча.
Лестница наверх так и осталась для меня загадкой. Это была отдельная часть дома. Тут же в гостиной стояла недоделанная антикварная мебель. Недореставрированная. Частично, на нее можно было сесть, частично, она была еще только подготовлена к обтяжке.
- Да у тебя дома мастерская!
- Ты будешь кофе?
Все они тут пили кофе и уже достали меня с этим кофе.
Дом был реально мрачный. Кухня, на которую я вынесла свою чашку чтобы налить себе новую - была запущена. Все было новое, но какое-то необжитое, заброшенное, запыленное и засиженное. Как пункт по передаче... вот только что тут передавали... Я не знаю, и мне было совершенно все равно.
Лампочки едва светили. Тускло и темно. Стало даже страшно. Но ничего страшнее, чем остаться тут - в тот момент для меня не было.
- Он поставил какую-то музыку и встал передо мной. Я не очень понимала, что он бормотал, хотя говорил он по-русски. Кати не было. Он полез целоваться. Тут же стояла узкая антикварная кушетка, которая смогла-таки выдержать нас.
- А что уже пора? - почему-то спросила я.
Все было так по-деловому, как по заранее запланированному и расписанному по часам контракту.
- Пора.
Он разделся чуть в стороне, я не стала снимать верх, стянув с себя только джинсы. Раз так, то уж пусть будет так. Он промолчал. Оказавшись на мне, он медленно двигался, я, в желании поскорее все это закончить стала двигаться навстречу, убыстряя движение и колебания.
- Прекрати, если ты сейчас пошевелишься еще раз, я кончу.
Странно, это звучала как угроза. Наверное, это тоже была модель поведения. Наверное, он привык так говорить Катьке, которой все это было нужно.
Я снова качнула телом.
- У тебя страховка есть?
- Какая страховка? Медицинская?
- От беременности.
- Нет, конечно.
- Тогда лежи и не двигайся, а то я не смогу контролировать.
Боже мой, неужели он и правда воображал, что продление всего этого дела на пару секунд доставило мне удовольствие? Или это была демонстрация своих возможностей контроля?
Кончив, он тут же, не одеваясь, протянул мне телефон.
- Вызывай такси.
Я послушно набрала номер и снова протянула ему аппарат.
- Адрес, дурак, - по-русски сказала я.- Адрес свой скажи на вашем языке. И скажи, чтоб побыстрее.
Он метнул на меня странный взгляд, и что-то бормотнул в трубку. Мне было так противно, что я старалась не смотреть на него.
Такси пришло - не успела я натянуть джинсы. Слава богу. Не пришлось еще и с этим разговаривать. Странно, что несколько слов в постели он произнес почти нормально. Во всяком случае, я сумела их понять.
- Я приеду в феврале. Увидимся в Москве.
Значит примут меня в феврале, - мелькнула мысль. Еще ждать.
Странно, но я так устала от постоянного страха и недосыпа, что почти все это уже казалось фильмом режиссера со странными фантазиями. Все происходящее было так нелепо, настолько невозможно для моей жизни, так не соответствовало исходнику, что, наверное, будь постановщик с юмором, - на этом материале получилась бы неплохая комедия.
Ехать к Светке не хотелось. Опять сейчас начнется про Иегову. Как же называлась-то ее секта?
Я взяла курс в Русский дом. Утром я уезжала. Улетала. Картины, уже запакованные, находились там же, в Русском доме, в моей комнате. Аккуратно связанные и перевязанные они занимали ее всю. И я хотела их проверить.
До последнего момента мне не верилось, что смогу вот так просто улететь отсюда. Эти два Сережи запросто могли в мое отсутствие подкинуть мне в упаковки наркоту и меня задержали бы в сербской тюряге, и отвечай неизвестно за что. Иногда мне казалось, что я схожу с ума.
Да, я понимаю, люди любят играть в игры, и любят ролевые игры. Один лидер партии, другой оппозиция, и все мы это смотрим, знаем, что все это ложь, но все равно смотрим и возмущаемся на ложные ролевые реплики. То есть тоже играем. Лжем. Жизнь и ложь... Где грань, и что важнее?
Я вошла в Русский дом, подозрительно глядя на всех, хотя тут, как всегда, было пусто. Хотя, нет, было один раз много, очень много народа. Когда я сняла свою выставку, здесь в этом же помещении повесили другую художницу, и здесь было полно камер и людей. Как раз то, что было обещано мне.
Сестра увела меня тогда в театр.
Кстати эта Катя сводила меня к главному редактору "Политики".
Еще я помню, я читала стихи в этом кабаке. Договорившись с девушкой гитаристкой, исполнявшей тут русские романсы - устроила пару вечеров своей поэзии. Она играла на гитаре, я читала стихи. Было красиво. Кричали браво.
Но слава переменчива. И на следующий вечер я поняла, что все это было тоже игра, все было подстроено, и это были случайные подсадные утки.
В следующий раз кабак был пуст. Некому было кричать браво или освистывать мои гениальные стихи. Да, у меня все гениально. Но это не важно. Гений всегда одинок и непонят. Это шутка. Нет, это не шутка.
Зато их Большой театр меня поразил прямо в сердце. Мы сидели в первом ряду и было все очень хорошо видно.
Даже тараканы на юбке балерины.
Ушли мы сразу же после первого акта.
Все было вроде цело. Упаковки на месте, картины, рамы. Никто ничего не трогал. Но до отъезда была еще целая ночь. Можно было сделать все, что угодно.
Как мне было страшно.
Я чувствовала, я чувствовала кожей, что что-то не так. Но все это было на грани догадок и ощущений. Никто ничего прямо не говорил. Все просто вели себя не так, как... Как будто бы их построили специально для меня, а меня пытают... Ими же...
Может, это какой-то ритуал? Или часть ритуала? Часть ритуала посвящения, к примеру. Когда нужно было подчиниться, и делать то, что говорят.
Смешно вспоминать. Я тогда еще не знала, что такое подчинение, и что такое - делать то, что тебе говорят.
Сережа большой перехватил меня на выходе. Я нерешительно открывала дверь, массивную тяжелую дверь Русского дома.
- Ты куда? А прощальный ужин?
- А что прощаться-то? Или тебя завтра расстреляют?
- Блокада еще не кончилась, вдруг.