Как-то среди недели, когда Анечка закончила очередной объект, они с писательницей целый божий день лежали у Москвы-реки. Сев на Китай-городе на речной трамвайчик с романтическим названием «Бриз», они медленно плыли под летним солнцем, играющим с ними в прятки. Большие серые тучи, как мрачные горы, сурово накрывали его над мостами ватным одеялом, но оно, как будто не желая спать, как капризное дитя, которое укладывают в дневной сон, выглядывало из-под одеяла и улыбалось веселым человеческим муравьям, уже в мурашках ежившимся на лоне трамвайчика. Они проплыли вдоль Храма Христа Спасителя, и писательница издалека рассматривала в бинокль его серебристую ограду, увенчанную большими ананасами без листьев. И когда солнце просыпалось и выглядывало из-за горных туч, громадные купола червонным золотом ослепляли вечность и писательница думала, что время, и пронзительные ветра с реки, и холодные водопадные дожди делают стены и барельефы Храма еще более благородными и что храмам такого масштаба идет возраст. И потом проплыв мимо темнеющей деревянным брусом маленькой церковки у Храма Христа Спасителя, втекли в Крымский мост, наблюдая, как селезни блестя изумрудами ныряют в воду, и потом на Воробьевых горах сойдя с трамвайчика, легли на траву набережной и загорали глядя в освобожденное от туч небо.
Анечка, ты читала ее книгу? Анечка не задумываясь поняла, что писательница спрашивает ее о книге своей бывшей хозяйки и «благодетельницы». Я открыла наугад, как всегда открываю книги, и наткнулась на абзац, когда один из героев весь в крови внедряется в мертвую бабу... И все это было так смачно описано, что захотелось блевануть... И я закрыла книжку. Как-то в баре, протирая бокалы, она говорила мне, что никогда не пишет о себе - ее интересует только звериная непреодолимая тоска женщины по эрегированному члену. Как это странно в ее случае. Да-да... Как можно писать о том, чего не знаешь... У нее ведь нет ни члена, ни этой тоски :-) А о чем нужно писать. Знаешь, когда-то мне казалось, что ни одна тема в мире не стоит того, чтобы о ней писали роман, но я ошибалась. ? Любовь... Любовь и красота - единственное, ради чего стоит жить и писать. А может, это единственное, ради чего стоит молчать. Я тоже так думала, пока молчать стало невозможно. Писать надо тогда, когда ты ясно понимаешь, что если ты этого не сделаешь, тебя разорвет как бомбу. Как поживает твой роман? Движется? Да. Движется, как эта река... Как наш трамвайчик... Как чья-то жизнь... А если его не обубликуют и опять скажут, что это не коммерческое? :-) Тогда я сойду с ума как Мастер. ? Анечка испуганно посмотрела на писательницу. Хотя вряд ли... Для этого я слишком уверена в нем. В чем? В романе. Кто у тебя в роли нечистой силы? Твоя хозяйка или моя сестра? Сестра-хозяйка. Анечка рассмеялась и хлебнула пива, вынув бутылку из сумки. Они в отличие от Воланда не делают людям добра :-( Дьяволица с красными волосами, дожив до пятидесяти лет так и не поняла, что такое красота. ? ...не поняла, что ее нельзя лапать, так ведь? Да. У нее очень красивый сын. Он работает в клубе ди-джеем. Она же его не лапает? Потому что он - ее сын. Так вот: и красоту нельзя лапать, потому что она - икона... Думаешь, почему в музеях запрещают трогать статуи? Чтобы не залапали и не разбили... Красота - это мираж... Драгоценность... Ледяной призрак... Наглухо замкнутая в себе ПУСТОТА... Святыня... Ее можно только любить... только смотреть на нее и тихо касаться, как хрупкого цветка, даже если эта красота монументальна как водопад :-) Пожалуй... Анечка, сейчас в Питере белые ночи... На Лахте поют соловьи... Поехали? Я хочу видеть свою крестницу. Анечка отхлебнула пива и удивленно посмотрела на писательницу: серебряное обручальное кольцо на ее детской руке пламенело в солнце, и тёмные веки и медленные черные ресницы слегка дрожали от томной жары, и на лебединой шее пульсировал тонкий смуглый sosуд... И Анечка вновь вспомнила вечные слова писательницы о том, что красота и любовь бесполы. Ты как будто читаешь мои мысли. Мой шеф предложил мне перевестись на питерский объект. Он обещает мне хорошие деньги, но я все думаю: как же Лучик. Об этом я даже не говорила ему - это просто убьет его. Писательница вскочила и обняла Анечку. Анечка! Как хорошо!... Питер - это место призрачной любви и подлинного вдохновения... Это очень поэтический город... Настоящий город-герой... Знаешь, город, который пережил страшную блокаду становится святым... Когда я приезжаю на Московский вокзал, и выхожу на площадь, и вижу большие буквы ГОРОД-ГЕРОЙ - я отчего-то начинаю плакать... Господи... Ты впечатлительная как ребенок. Мы будем гулять по Таврическому саду - там есть маленький пруд, где ночью купаются голые русалки, и долго сидеть возле беломраморного Есенина в кустах жидкой сирени... В последний раз, когда мы были там с моей душой, ему кто-то накрасил губы :-) Анечка засмеялась, и писательница по-детски держа его за руку, чтобы он не передумал и не убежал, смеялась вместе с ним. Там все пронизано Достоевским, Ахматовой... Это очень русский город... Настоящая культурная Мекка... Когда мы сидели с художницей в полуподвальном кабачке на Гороховой, где были грубо сколоченные из тёмного дерева столы и высокие толстые пни вместо стульев, я глядела в низкое окно прямо над тротуаром на невозможный дождь и очень ясно представляла, как Достоевский с большим черным зонтом проходит мимо, и мы запивая холодную водку кровавым томатным соком, благоговейно смотрим ему вслед, спрятавшись там от ледяного сентябрьского дождя... Теперь этого кабачка на Гороховой больше нет... Вместо него там какой-то китайский пластиковый ресторан... А твоя прабабушка Ахматова сидит недалеко от моих вечных блокадных слез у Площади Восстания за оградой тихого двора какой-то гимназии, в каменных бусах... И еще там такая мягкая вода, что с трудом смывает мыло и, горячая, пахнет болотными топями, травами и цветами... И писательница вдруг тихо заплакала... Прозрачные слезы скатывались по загоревшим на даче у Лучика скулам... Она не стирала их, и не позволяла стирать Анечке, и вновь говорила: Видишь... Я плачу от счастья... Мы заберем с собой Лучика и будем жить втроем в какой-нибудь старой большой мастерской, как у моих друзей-скульпторов на Фонтанке, и я рожу вам ребенка... И Анечка блаженно смеясь, таяла как sosулька :-) и отчего-то вспоминала «Зеркало» Тарковского, когда молодая Терехова улыбалась слезами в траве, безмолвно и великолепно отвечая на вопрос: кого она больше хочет - мальчика или девочку?..