Валерия приехала на дачу Лучика, когда писательница уже заканчивала роман. Она приехала к закату и сказала, что вернется в Москву ночью. Писательнице было все равно.
Они сидели над крохотным искусственным прудиком у молодой трепетной сливы и наблюдая закат и водяную желто-зеленую лилию, еле колеблющуюся на водной глади, пускали на воду зажженные круглые свечи, закованные в железо, и они обрамляя лилию и распугивая тихих мошек, длинными лапками скользящих по пруду, медленно плыли по неведомым траекториям - разгораясь, дрожа и тая.
Валерия опять была в черном платье.
Она страшно удивилась, что ты не пришла на работу, и теперь боится твоего звонка или визита. ? Боится, что ты спросишь ее об издании своей книги. Дьяволица боится собственного страха. Валерия улыбнулась и продолжила, слегка поднимая платье: Пожалуйста, никому не говори, что я приезжаю сюда. Никому и никогда. Пожалуйста, поцелуй мои колени. Она никогда их не трогала. И писательница с ледяным сердцем и как будто мертвыми губами медленно целовала острые модельные колени Валерии и ловила глазами закат и призрачное мерцание ее улыбки. Ты никогда не станешь моей Музой... И никогда не станешь моей душой... Почему? Потому что я не люблю тебя. Ты поманила меня вечностью осыпая наш дом своей рукописью как листопадом и теперь хочешь трусливо сказать мне, что совсем не хочешь меня? Но эти вечные возвращения чужих желаний больше не волновали писательницу. Она тихо ждала Лучика с Анечкой, которые проводили тот день в Москве и хотели приехать последней электричкой, и неземные тени их чистой связи сливались с далекими sosнами и навевали закатную младенческую дрему. Как твои sosки? Я больше не позволяю ей себя трогать... Она не умеет. И ты полагаешь, что с ней это может продлиться долго? Не знаю... Пока будет так. ... Сейчас я зайду в дом, разденусь и лягу на пол у камина, и ты придешь и посмотришь, какие они... Кто? Писательница уже почти смеялась. Мои sosки. И что будет потом? Ты будешь молиться им... молиться им долго, пока не устанешь, а потом я уеду домой. Писательница рассмеялась и ушла в кухню готовить ужин и сделав салаты, вынесла их на воздух и поставила перед Валерией. Скажи... Ты ушла бы ко мне, если б у меня было три клуба и серебристая тойота? Ушла бы. А если она тебя выследит? Я думаю, она меня простит... А тебя убьет :-) Валерия засмеялась и начала медленно есть салат, глядя на писательницу влажными от призрачного желания глазами. Писательница дотронулась до ее кисти - руки ее, унизанные золотыми кольцами, были настолько холеными, что казалось, она даже спит в перчатках. Вы держите домработницу? - спросила писательница с какой-то невероятной ленью. Больше всего ей хотелось спрятаться в каминном зале и под голубоватый свет лунной лампы листать роман и шелестеть его листьями в ожидании Анечки-Лучика и озарения. Да. И она все время боится, что та ее обворует. Почему она все время чего-то боится? Из нее получилась бы хорошая женщина - нежная, как трепетная лань, если ее переодеть и изменить голос... И рядом с ней большой муж, который защищал бы ее от собственных страхов. Какие мы все сумасшедшие... И почему я с ней живу?.. Сама не знаю... Деньги? Этих денег полно у мужчин... У меня были длинные очереди из мужчин... Ты похожа на пресыщенную дворянскую дочь, которой все наскучило, и она, чтобы убить время, и без того неумолимо уходящее в закаты, придумывает себе боль в sosках. Пойдем молиться... Они ушли в дом и пока Анечка с дремлющим Лучиком на ее большом плече приближалась к ним в электричке, писательница целовала ее обнаженную грудь в кромешной тьме каминного зала, не включая лампу - лунный свет ее души был бы теперь совсем неуместен. Валерия тихо вздыхала, и писательнице казалось, что она целует прекрасный призрак... прекрасный призрак девочки, убитой дьяволицей.