Потом о Долохове долго не передавали. Она все беспокоилась, ходила к Ларионычу, просила взглянуть газету:
— Об Андрюше не пишут?
Сама она читала слабо, у нее в глазах рябило от мелких букв.
— Што за глупая, шамашедшая баба, — ворчал Ларионыч, но откладывал фуганок, надевал очки с разбитыми стеклами и шел к почтовому ящику.
Так он прочел ей однажды ругательную статью: о том, что на Братской ГЭС не уделяется должного внимания быту молодежи, что в ряде общежитий неуютно, испорчены репродукторы, горят тусклые лампочки, не хватает стульев и графинов, и бранили разных начальников за это.
Бабка Груня слушала внимательно. Вспомнилось ей, как она сама, еще девушкой, в 1919 году, тоже жила в общежитии, в «коммуне», как тогда говорили. В трескучие морозы ездили они под станцию Тетерев на заготовки дров для паровозов. Тогда радио еще не знали и лампочек не было.
Покойный муж только еще начинал ухаживать за ней. Они голодали, обмораживались, пели революционные песни о наступающем новом мире — тогда все запросто верили, что до коммунизма рукой подать.
Сколько лет прошло с тех пор, вот она уже старая, и сыновья ее уже были бы немолодыми, а все оказалось труднее и сложнее, она не дожила до коммунизма, и жизнь прошла. Появляются все новые молодые — и все продолжают строить, валят леса…
Бабка Груня знала, что скоро, конечно, она умрет. Умирать ей не хотелось.
Она подумала о том, как жутко коротка длинная жизнь человека, но ей не пришло в голову обижаться на это. Она говорила себе, что это не печально, что она не дожила, — ну что ж, может быть, Андрей доживет или ее постояльцы из техникума, дочка учительницы Валюшка, монтажник Ваня и его будущая милая, ласковая жена. Они увидят иную, лучшую жизнь, решила бабка — и всплакнула, порадовавшись за них.
Давным-давно, еще на второй год замужества, она вышила большой ковер с оленями.
Молодые, на крепких пружинистых ногах, олени скакали через леса к далеким сказочным горам. Она тогда с ног сбилась, искала нужное мулине.
Старик любил этот ковер; он висел над люлькой, дети водили по нему пальцами.
Ковер и посейчас висел на том же месте. Нитки оказались добротными, почти не выцвели, олени казались вышитыми вчера.
Бабка сняла ковер со стены, старательно выбила из него пыль на крыльце и скатала ковер в трубку. Добавила вязаные салфетки, кота с бантом, похожего на Поташа, все, что у нее нашлась более или менее ценного.
Она решила отослать это в общежитие на Братскую ГЭС. Ей оно уже ни к чему, а там голые стены, нет графинов и неуютно при тусклых лампочках. Жаль было, правда, оленей: с ними связывались воспоминания чуть не целой жизни.
В ковер она засунула лист бумаги. Письмо писала долго, карандаш как на грех ломался, неровно царапал большие буквы, а послание получилось куцее: «Дорогие ребятки, пишет вам старая пенсионерка. Хочу как-нибудь помочь вам в вашей трудной жизни и вот посылаю свое рукоделие».
Одна вещь ее озадачила: у нее не было ни одного адреса. Об Андрее не передавали. Она долго не решалась, не знала: там ли он, да и один ли Долохов на стройке? Она решила просто надписать: «В главное управление, для какого-нибудь общежития», — уж они там как-нибудь поделят.
В комнатах стало голо и серо. Бабка подумала, что, если хуже у нее теперь, это пустяки, не замуж же ей выходить, а лучше станет в каком-нибудь общежитии, успокоилась таким нехитрым доводом и принялась обшивать полотнищем тугой сверток.
ЮРКА, БЕСШТАННАЯ КОМАНДА
По раскисшей от дождей дороге ехал грузовик. В открытом кузове, укрываясь под рогожами и мешками, жались друг к дружке четверо колхозниц, а в кабине сидели шофер Горлов и семилетний пассажир Юрка. Люди они были разные, не нравились друг другу и не разговаривали.
Погода стояла отвратительная. Конец лета выдался какой-то гнилой; дожди зарядили вторую неделю подряд — однообразные, моросящие, с ветром, и многие в округе опасались за урожай.
Машина месила колесами грязь, шарахаясь из стороны в сторону, вползала на скользкие бугорки, чтобы снова нырнуть в очередную выбоину. Очиститель на ветровом стекле слабо елозил туда-сюда, только развозя грязь, и Горлов опустил боковое стекло, чтобы сподручнее было выглядывать вперед.