Затянувшись раз-другой, Алексей далеко выбросил папиросу и, вдруг решившись, осторожно тронул.
Бульдозер въехал в воду, которая, оказалось, была лишь безграничной, но мелкой, нестрашной лужей, чуть повыше катков. Дно держало твердо; гусеницы заблестели, обмываясь. Вахрушев вел самым малым ходом, ориентируясь по кустам. Водительское чутье подсказывало ему, что именно в этом месте телеграфная линия, как это иногда бывает, оставила наезженную дорогу, зашагала себе куда-то напрямик через болота, буераки — верить надо не ей, а чуть приметным кустам.
Он не ошибся. Машина шла плавно, гоня перед собой волну. В сырой мгле не стало видно земли, только вода, вода, и со стороны, наверное, это была чудная картина: шлепающий по морю бульдозер с единственной фарой и высоко задранным блестящим ножом.
— Даем! Как пароход! — весело подмигнул Алексей.
— Давайте быстрее! — сказал доктор.
«Ага, и этого мало», — отметил Вахрушев; хорошее настроение его сразу сменилось досадой.
— А что там стряслось?
— Я говорю: нельзя ли побыстрее? Что мы ползем, как трусливая черепаха?
— А что там стряслось? — зло закричал Алексей.
— Где?
— В Павлихе, где ж еще!
— Женщина рожает.
— Тьфу! — изумленно выругался Вахрушев. — Знал бы, не поехал!
— Почему?
— Мало их, дур, на свете, каждую спасай.
— Ну, это вы напрасно…
— Что?
— Это вы напрасно! — отчужденно сказал врач.
— А что она думала раньше? Досиделась до распутицы!
— Послушай ты, пацан! — вдруг зло сказал врач. — Это не твое и не мое дело. Едем помогать, а рассуждать будем потом.
Он отвернулся и стал смотреть в воду.
Вахрушев только раскрыл рот, но озадаченно смолчал. «А мастер, мастер-то негодяй, сказал: человек при смерти…» — подумал он с невыразимой обидой от того, что его так бессовестно надули, погнали утомленного в ночь ради обыденного, ничтожного случая, за который премии не дадут, а эта очкастая сопля еще осадила его высокомерно… Встретился бы с ним на другой дорожке, дал бы по фасаду так, чтоб только мокрое место, — а тут изволь вези его, пижона собачьего.
Впереди что-то забелело, фара ощупала невысокий подъем суши и бурую полосу дороги, вынырнувшей из-под воды. Алексей даже крякнул от удовлетворения и гордости: он провел идеально правильно, не сбившись ни на метр. Но разве тут кто-нибудь мог понять и оценить это!
Он включил на полную. Неуклюжий бульдозер, ревя, бросаясь лепешками грязи, помечался по равнине победно, как танк.
Врач откинулся на спинку, закрыл глаза. Он смахивал на покойника — так было резко и бледно его лицо. Вахрушев боялся покойников.
— Эй, да вы не больной? — толкнул он соседа в бок.
— Что такое? — недовольно поднял тот голову.
— Глядите, вывалитесь!
— Ладно.
— Не спите, говорю!
— Да я не сплю.
— Послушайте, а ведь вы врете, что люди будут жить пятьсот лет!
— Нет, все к тому идет. Но только не скоро.
— Мы никак не доживем?
— Нет.
— Жаль.
— Что?
— Жаль говорю!
— А!..
От неожиданного толика доктор повалился на ветровое стекло. Вахрушев резко, панически затормозил: прямо перед радиатором была река. Неизвестно, откуда она взялась, мутная, фантастическая, и дорога опять нырнула под воду, причем фара едва освещала далекий смутный берег, какие-то камни на нем. Моста не имелось — то ли его затопило, снесло, то ли здесь летом был всего какой-нибудь худой ручьишко с куриным бродом.
Вахрушев нашел длинную хворостину, попробовал измерить глубину. Быстрая вода рвала хворостину из рук.
— Мать честная… — пробормотал Алексей. — Ну, говорил я! Все, доктор. Не знаю, как вам, а мне моя шкура дорога, разворачиваю обратно. Так и скажем: не прошли.
Врач высунул из кабины свою очкастую голову, посмотрел на мутные потоки.
— Дело ваше, — сказал он сухо, официально. — Но я лгать не буду.
— Ступай на радиатор… твою мать! — взревел Вахрушев. — Меряй глубину! Сиди и меряй мне! Если зальет, останешься тут один кукарекать. Я уйду.
Очкарик поспешно, даже слишком поспешно покарабкался на радиатор. Там не за что было держаться, он встал «а колени и ухватился за фару.
С длинной, кривой хворостиной, с которой капала вода, в своих двух пальто и калошах он представлял собой нелепое зрелище на носу бульдозера. Когда машина резко двинулась, он едва не соскользнул.
Дурацкая фигура закрывала бульдозеристу видимость, но ему некогда было думать о чем-либо, кроме осторожного продвижения да мокрой хворостины, которая в руке доктора опускалась опасно глубоко, но нащупывала дно, взлетала, переносилась дальше. Вода булькала, бурлила вокруг. То ли от головокружения, то ли от страха доктор часто поправлял очки. Но измерял он глубину исправно, помахивая рукой: давай еще чуть!