— Ты бы поставил меня на ноги, Лешенька. Тебе тяжело, и мне неудобно.
Лешка сопел и шел.
— Лешенька, я так тебя не вижу. А мне очень хочется видеть твое лицо. Твое милое лицо.
В моих словах сквозило настоящее чувство, и Лешка попался. Он опустил меня на землю осторожно, словно хрустальную, и, придерживая за плечи, влюбленно заглянул в глаза. Я ответила ему не менее влюбленным взглядом и дала волю своим чувствам. Сначала, размахнувшись, вмазала ему по шее, потом ногой по колену, а напоследок несколько раз кулаком в живот. Лешка отскочил и обиженно заморгал.
— Запомни, — удовлетворенно проговорила я, потирая отбитые пальцы, — так будет всегда.
— Ты побила меня, — жалобно проскулил Лешка. — Ни за что ни про что. Теперь пожалей.
— Нет. Сначала скажи, что больше не будешь.
— Больше не буду.
— Вот и хорошо. Иди ко мне.
Он подошел, дал себя обнять. Я погладила пострадавшие места, хотя, надо признать, Лешке мои побои, что слону дробинка.
Терпеливо снеся мои ласки, Лешка ехидно поинтересовался:
— Аль, а чего это я больше не буду?
И поскакал по дороге, счастливо избежав моего занесенного кулака.
Солнце почти полностью спряталось за дом напротив. В заметно похолодевшем воздухе зазвенели первые комары. Заросли кустов теряли очертания и чернели.
Лешка прижался щекой к моему колену. Я устало вздохнула и оперлась о его плечи. Мы смотрели на Марию Алексеевну. Она шла от калитки, неся в левой руке эмалированный белый бидончик.
Лешка вскочил с нижней ступеньки и пошел ей навстречу, заранее вытягивая руку в направлении бидончика. Я поставила ноги на освобожденное им место и положила голову на сложенные на коленях ладони.
Лешка забрал у матери ношу и за руку подвел к крыльцу. Мария Алексеевна тяжело села рядом со мной на верхнюю ступеньку, коснувшись меня плечом.
— Устаю от жары, — пожаловалась она и легко провела ладонью по моей спине. Я удивилась неожиданной ласке и села прямо, не зная, как себя вести. Моя будущая свекровь убрала руку и, присоединив ее к другой, сцепила пальцы перед грудью.
Мне был виден ее профиль, и я поразилась чистой линии лба, носа, подбородка. С собранными в пучок волосами Мария Алексеевна выглядела старше, благороднее, но суетливые короткие жесты и прорывающиеся в голосе визгливые нотки принадлежали уже знакомой мне женщине.
— Давайте попьем молока и ляжем спать, — предложил Лешка. Мария Алексеевна огорченно помотала головой, но спорить не стала. Покряхтывая, поднялась на ноги, неуклюже развернулась на ступеньке, протиснулась мимо меня, больно надавив мне на плечо рукой, и скрылась в доме.
Лешка поднял меня и, пропустив вперед, повел на кухню.
Днем Мария Алексеевна показала мне комнату, но я не успела ее хорошенько рассмотреть, Лешка позвал меня снизу, и я поставила сумку у двери и поспешила на зов любимого. Не рассмотрела я ее и теперь, моих сил хватило на один взгляд с порога.
Комната оказалась большой, квадратной и скудно меблированной. Впрочем, то, в чем я нуждалась больше всего, в комнате присутствовало. Низкая и широкая постель занимала чуть ли не половину жилища. Я устремилась к ней с единственным горячим желанием — упасть и уснуть. Не тут-то было.
Ровнехонько в центре спального места, свернувшись в уютный клубок, устроился здоровенный черно-белый котяра. При моем приближении зверь открыл глаза, высокомерно глядя на меня, подчеркнуто лениво пошевелился и вытянулся во всю длину поперек постели, откинув пушистый хвост перпендикулярно туловищу. Он явно стремился занять как можно больше места и продемонстрировать, кто здесь настоящий хозяин.
— Кто ты, Кошка? — спросила я.
Кошка прикрыл глаза и отключился, только кончик хвоста слегка подрагивал. На кошачьем это значит: хозяин хвоста спит, да не дремлет. Любому должно быть ясно: место занято и искать здесь нечего. А уж в случае необходимости постоять за себя сумеет.
Ничего себе фокус! И где мне спать? На полу? Ну уж нет.
— Извини, Кошка, — произнесла я насколько могла проникновенно. Пустая шкурка на кошачьем загривке легко ухватилась пальцами, но вот поднять Кошку удалось не сразу, уж больно тяжелой оказалась раскормленная тушка.
Я переложила тело на старый шезлонг в изголовье постели. На спинку шезлонга сбросила сарафан и, не успев толком натянуть одеяло, уснула.
Кошка перебрался ко мне в ноги и всю ночь вздыхал и упорно возвращался на меня, если во сне я сбрасывала надоедливую тяжесть.
Проснулась я по ряду причин: солнце изо всех сил светило мне в закрытые глаза; Кошка всеми лапами взгромоздился мне на грудь и громко мяукнул прямо в лицо; далекий Лешкин голос бодро взывал:
— Алька, подъем!
Я встала, обмоталась простыней, но проснуться никак не могла. Поэтому на Лешкино, уже из-за двери: «Можно?» — пробурчала что-то нечленораздельное, что и сама не смогла определить, как приглашение или, наоборот, отказ. Лешка, не сомневаясь, расценил услышанное как приглашение, распахнул дверь и ввалился в комнату.
Я в это время стояла в аккурат перед дверью, пытаясь вспомнить, где в последний раз видела свою сумку.
Лешка завороженно разглядывал мою заспанную и всклоченную образину. Сам-то он предстал передо мной выспавшимся, свежим и оживленным. Я сразу невзлюбила его. Утро окончательно лишилось прелести.
Под мое угрюмое бормотание понятливый Лешка мигом отыскал сумку, достал из нее полотенце, пакет с умывальными принадлежностями, после чего под ручку сопроводил меня в ванную.
При виде унитаза, раковины и душевой кабинки я взбодрилась, взглядом выпроводила ухажера и приступила к гигиеническим процедурам. Обстановка ванной, чистота, различные бутылочки и баночки на полках, горячая и холодная вода в кране в течение десяти минут чудесным образом избавили меня от сонливости и хандры.
Поднимаясь к себе по лестнице, я констатировала, что мадам Глебова снова удивила меня. Ванная принадлежала не ей и не комсомольской поэтессе, а какой-то третьей женщине.
Обрядившись во вчерашний сарафан и оправив постель, я отправилась на поиски Лешки. Кошка, подняв хвост, деловито семенил впереди меня.
Лешка нашелся быстро. Он стоял у основания лестницы и приветствовал меня ласковым взглядом. Правда, взгляд лишь скользнул по мне, поскольку Лешкино внимание всецело поглотил Кошка.
Животное при виде Лешки попятилось, прижало уши и присело на задние лапы, оплетя их хвостом.
Лешка сделал мгновенное движение, и Кошка оказался у него в руках. Я ожидала кровавой бойни, но ничуть не бывало. Кошка распластался на Лешкиной груди, обвив лапами могучую шею, сунул нос за Лешкино ухо и принялся, быстро работая язычком, вылизывать загорелую кожу. Лешка прикрыл глаза в блаженной истоме. Одна его рука придерживала Кошку, другая методично водила по прогибающейся под ладонью мохнатой спинке. Слышалось громкое мурлыканье. Клянусь, мурлыкали оба!
— Как трогательно! Встреча старых друзей, — послышался веселый женский голос, и откуда-то из темноты коридора выступила молодая, очень хорошенькая стройная блондинка.
Кошка повернул голову на голос, сверкнул зеленым глазом и плотнее уткнул мордочку на старое место.
Лешка приветливо улыбнулся, и у меня не осталось сомнений, что женщина ему неприятна. Женщина же эту неприязнь не заметила или не придала ей значения, потому что улыбалась Лешке зубастым ртом и светлыми нахальными глазами.
— Хорошо, что ты приехал, Алешенька. Ты очень нужен своей мамочке.
Она понизила голос и потянулась к Лешке, стремясь сообщить ему что-то на ушко. Лешка отвел голову, на мой взгляд излишне демонстративно. Ябеда снова ничего не заметила (так ли?). Она подалась к Лешке гибким телом, до предела вытянув шею и прищурив глаза, свистящим шепотом завела:
— На прошлой неделе Мари было совсем худо. Понимаешь? Она три дня не выходила из своей комнаты. Потом выползла... Но в каком виде...