— Аль, я не спрашиваю... Мне, знаешь, жалко. Я думал, в группе две пары будет. Ты прости. Я тебя расстроить не хотел.
— Ты меня не расстроил.
— Да? Тогда хорошо.
Я начала выбираться из-за стола, но тут парни всей гурьбой облепили мой стол, и мне пришлось снова шлепнуться на скамейку. Судя по их решительным лицам, они явились учинить мне разборку. Юрик набычил лобастую лысоватую голову и, глядя исподлобья, сурово спросил:
— Почему Лешка отчислился?
Они все ждали ответа и почему-то считали меня виноватой. В чем? Похоже, им известно больше, чем мне.
— Я не знаю, — искренне ответила я.
Они недоверчиво замычали и задвигались. Юрик сложил губы трубочкой:
— Ой ли?
Васька сделал попытку вступиться за меня.
— Парни, что вы к ней пристали? Может, она и вправду не знает? — неуверенно промямлил он и привстал со стула.
Стоящий за его спиной рыжий Борька Мельник сильно надавил на Васино плечо, усаживая заступника обратно.
Круг сужался. Я не понимала природу агрессии. Ну, отчислился Лешка, пошел в армию. В чем криминал? И в чем моя вина? Чего они хотят? Мне стало страшно.
Из-за спины Юрика протиснулся Коля Кротов.
— Отвяжитесь от нее, — велел он. — Алька не врет. Она ничего не знает. Леха сам так решил, понятно?
— Но почему? — растерянно протянул кто-то, и все снова уставились на меня. И стало понятно — то, что я приняла за агрессию, на самом деле растерянность и непонимание.
И не разборку затевали мальчишки, просто по привычке пришли ко мне за утешением.
— Аль, поговорить надо. — Коля Кротов шагнул мне навстречу и пошел рядом.
Вот только разговоров с Колей Кротовым мне сегодня не хватает. Коля не самый близкий мой приятель. Правда, всегда находится поблизости, но это из-за Людки. Таскается за ней с первого курса. Сегодня Людки нет. Она поехала в деревню забирать Светочку от бабушки по папиной линии и задержалась.
Скорее всего о Людке и собирается говорить Коля.
Мы спустились в подземный переход, прошли сквозь его прохладный полумрак, поднялись по лестнице, не спеша миновали кинотеатр. У кинотеатра привычная тусовка — все наши студенты от первокурсника до дипломника собираются здесь, и место встречи изменить нельзя. Мелькают знакомые лица. Ответив на сотню приветствий и десять раз отклонив предложение «пойти пива попить», выходим на мою родную улицу.
Коля молчит. Уже виден мой дом. Коля молчит. Уж не собирается ли он зайти ко мне и поговорить по душам на кухне? В принципе нормальный вариант, много раз опробованный с неизменным успехом. Сядешь рядом, ощущая плечом плечо (а как же иначе в кухне размером два на два с четвертью метра?), попьешь чаю и, близко глядя в глаза, изольешь душу.
Ой, как же хочется смотреть в дружеские внимательные глаза и рассказывать, рассказывать, выплакивать боль, ждать и получать утешение.
Жаль, что я так мало знаю Колю. Ни в коем случае нельзя допустить посиделок на кухне. О чем бы он ни хотел со мной поговорить, его тема рано или поздно исчерпается, и тут я могу не справиться с искушением и выболтать свою тайну.
Господи, дай мне силы дойти до дома, дай силы не расплакаться, не выкрикнуть в Колино лицо свою беду. Леша, Лешенька, как ты мог?
Коля молчит.
— Коля, ты о чем хотел поговорить? О Люде?
— Нет, Я о Лешке.
Я молча слушала Колин рассказ. Слезы текли по щекам, я сглатывала их, стараясь не шмыгать носом. Коля деликатно делал вид, что не замечает.
— Мы с ребятами играли во дворе в волейбол. Маманя покричала мне с балкона, чтоб шел домой. Я думал, она ужинать зовет, кричу: «Потом. Я еще не хочу!» А она кричит: «Иди! К тебе приехали!» Я так удивился. Приехали. Ну, если б пришли, понятно. Там ребята или девчонки. А приехать вроде некому. Что-то я даже разволновался. Мы на пятом этаже живем. Лифта, понятно, никакого нет. Так я ласточкой взлетел, почти не запыхался.
Смотрю, а это Леха. Сидит у окошка за кухонным столом. Я еще больше удивился и обрадовался.
— Привет! — кричу. — Ты откуда взялся?
Я думал, он по каким делам в наших местах оказался, ну и зашел. Мне так приятно стало, что он обо мне вспомнил. Я мамане говорю:
— Мам, это Леша Истомин, мы с ним в одной группе учимся.
— Да уж мы познакомились! Вишь, сколько мне Леша гостинцев привез!
Я только тут внимание обратил, на столе чего только нет: конфеты, печенье, консервы какие-то... И что характерно, маманя этому всему радуется и прям одну за другой конфеты за щеку закладывает. Удивительное дело. Надо знать мою маму, какая она гордая и у чужого сроду крошки не возьмет. А с Лехой как со своим. На стол собирает, а сама смеется, шутит, вопросами сыплет про папу-маму. Лешка ей отвечает, а я прям рот раскрыл, как у них все ладно да по-родственному.
Маманя нас покормила и сама с нами села. Достала бутылку. Лешка головой покачал:
— Спасибо, Татьяна Борисовна (вот что значит интеллигент — уж и имя-отчество узнал и ведь не тетя Таня, как все мои приятели зовут, а уважительно — Татьяна Борисовна. Маманя вся цветет от удовольствия), в другой раз. Сегодня не могу, ночь в поезде практически не спал, а через два часа автобус.
Представляешь? Это он вечером из Москвы на поезде, а через день вернется на автобусе. А в нашем городе получается ему чуть больше трех часов побыть.
— А ты разве не погостишь, Леша? — огорчилась маманя. Она, как Леха пить отказался, его совсем полюбила.
— В другой раз, если разрешите, приеду на несколько дней.
— Конечно, приезжай, как захочется. У нас места много, поживешь вместе с Колей.
Пошел я Леху на автовокзал провожать. От нашего дома минут тридцать пешком или на автобусе ехать. Ну мы пешком, время еще было. Я все в толк не возьму, чего он приехал.
Вышли мы, идем по аллейке, тут Лешка говорит:
— Я, Коля, из института ушел.
Я даже остановился. А он ничего, дальше идет. Я его догнал и пошел рядом. Пытаюсь ему в лицо заглянуть, а он голову опустил. Помолчал и говорит:
— Я решил в армию пойти, в спецназ.
— Почему? Что случилось?
— Много чего случилось. Надо мне другой жизнью пожить, подумать... А к тебе я приехал, чтоб сказать об этом. Ты ребятам скажи, что я сам решил, никто не виноват. В общем, чтоб Альку не дергали...
Коля помолчал, помялся и закончил:
— Аль, мы когда прощались, он мне папочку тоненькую дал. Я уже дома посмотрел. Там документы на его машину, ключи от квартиры, мобильник...
— Это невыносимо. Она собирается там жить! — Мама поднесла пальцы горсточкой к виску и страдальчески сморщилась.
Я закончила сервировать стол к чаю. Отметила, что бело-серый под мрамор пластик столешницы нуждается в чистке. Запустили мы с мамой квартиру со всеми переживаниями, разгребем середину и живем. Скоро углы паутиной зарастут. Ни сил нет, ни желания.
Разговор раздражает донельзя. Мама достала меня бесконечными перепевами одной и той же песни. Убей не пойму, почему ее так злит Катино желание жить с отцом.
— Но ведь ей надо где-то жить, — устало выговариваю я.
— Но ведь где-то она жила до сих пор, — воодушевленно парирует мама. Похоже, она никогда не устанет вести этот диалог, с подъемом подавая сто раз слышанные мною реплики. Ладно, уважим родительницу:
— До этого она жила с бабушкой.
— Ну и жила бы дальше.
— Почему она должна жить в однокомнатной квартире с пожилой женщиной? Это обеим неудобно, — в сотый раз я лениво привожу аргументы, которые кажутся мне неоспоримыми, а главное очевидными, но совершенно не действуют на маму.
— Почему это ей раньше было удобно? И она не жила с родителями?
— Отец не хотел.
— Что? — Мама меняется в лице. — Что ты сказала?
Что я сказала? Мамин вид пугает меня, я не могу понять причину испуга. Виновато моргаю, силясь вспомнить, что такое ужасное я сказала.
— Кто не хотел? — хрипло повторяет мама побелевшими губами, с ужасом глядя на меня.
— Катин отец, дядя Сережа, не хотел, чтобы дети жили с парализованной матерью, — тороплюсь объяснить, испуганно таращась на остолбенелую маму.