Лукресия махнув Селестине — жди! — кинулась к госпоже, наверх. Селестина ухо из-под платка выпростала, навострилась, слушает, о чём говорят в доме.
ЛУКРЕСИЯ. Сеньора, это та самая старуха со шрамом на лице, что жила когда-то близ дубилен, на берегу реки.
АЛИСА. Объяснять неизвестное еще менее известным — решетом воду носить.
ЛУКРЕСИЯ. Иисусе, сеньора! Да эту женщину знает каждый встречный-поперечный. Неужто не помнишь старуху, которая стояла у позорного столба за колдовство, продавала девушек священникам и разженила тысячу женатых?
АЛИСА. Все это мне ничего не говорит. Скажи мне ее имя, если знаешь.
ЛУКРЕСИЯ. Да его знает и стар, и млад! Как мне-то не знать!
АЛИСА. Почему же ты не скажешь?
ЛУКРЕСИЯ. Мне стыдно!
АЛИСА. Ну, глупая, говори! Не зли меня своими проволочками.
ЛУКРЕСИЯ. Имя ее Селестина, не в обиду вам будь сказано.
АЛИСА (хохочет). Пропади ты пропадом! Я умру со смеху! Сильно ты, должно быть, ненавидишь эту старуху, даже имя ее стыдишься назвать! Припоминаю. Хороша штучка! Она, верно, пришла просить о чем-нибудь. Скажи ей, пусть подымется сюда.
ЛУКРЕСИЯ (побежала вниз, распахнула дверь). Входи, тетушка!
Селестина вошла в дом, осмотрелась. Вид приняла смиренный. Стала играть эдакую больную, «перебинтованную».
СЕЛЕСТИНА. Добрейшая сеньора! Случился у меня недостаток в деньгах. Нет у меня иного выхода, чем продать немного пряжи, я припасла её на несколько чепцов. И ты в ней как раз нуждаешься, нет? Хоть бедна я и немилостив ко мне Господь — вот моя пряжа! Не пригодится ли тебе она, да заодно и я?
АЛИСА. Твои слова так меня растрогали, что я и без пряжи охотно помогла бы тебе деньгами. А если пряжа хороша, я тебе за нее щедро заплачу.
СЕЛЕСТИНА. Хороша, сеньора? Тонка, словно волосы, гладка, прочна, как струны гитары, бела, как снег! Вот эти самые пальцы ее пряли, мотали и приготовляли. Погляди-ка на эти моточки! Три монеты давали мне вчера за унцию, пропади моя грешная душа!
В комнату вошла Мелибея — совсем девчонка. Красавица. Разряжена, как куколка.
АЛИСА. Дочка, побудь с этой почтенной женщиной, мне пора навестить мою сестру, жену Кремеса. Она нездорова и прислала за мной пажа.
СЕЛЕСТИНА. Как хорошо! Будь проклят дьявол и мои грехи! Ведь надо же случиться, чтоб заболела твоя сестра как раз, когда у нас наклевывается сделка!
АЛИСА. А?
СЕЛЕСТИМНА. Нет, я так.
АЛИСА. Мелибея, позаботься, чтобы соседка получила все, что ей причитается за пряжу. А ты, матушка, прости: в другой раз подольше побеседуем.
Мелибея смотрела на Селестину с интересом — взаперти да взаперти девушка, вот что-то новенькое, ей и интересно.
СЕЛЕСТИНА. Сеньора, незачем прощать невиновного. Господь тебя простит, а я остаюсь в хорошем обществе.
Алиса улыбнулась и вместе с пажом вместе отправилась по дороге. Слуги над нею тряпку несут, от солнца прикрывают — тряпка на четырех длинных шестах. Свистит тряпка от ветра. Палки гнутся. И паж свистит, дурачок, а Алиса смеётся. Хорошо ей. Она богата, знатна, у неё дочь красавица, светит солнце, вокруг — Испания… Хорошо.
МЕЛИБЕЯ. Не Селестина ли ты, что жила подле дубилен, у реки?
СЕЛЕСТИНА. Жила, пока Богу угодно было.
МЕЛИБЕЯ. Клянусь, только по шраму я тебя и узнала! Помнится, ты была красива. Теперь ты совсем не та, очень уж изменилась.
ЛУКРЕСИЯ. Ха-ха-ха! Изменился дьявол! Нечего сказать, красива была она с этакой отметиной на лице!
МЕЛИБЕЯ. Что тебя насмешило?
ЛУКРЕСИЯ. Да то, что за такой короткий срок ты позабыла лицо матушки.
МЕЛИБЕЯ. Два года — не так мало. К тому же и морщин у нее прибавилось. Я рада была познакомиться с тобой. Возьми деньги и иди с Богом! Мне сдается, что ты, верно, не обедала.
СЕЛЕСТИНА. О ангельская душа! Как ты это произнесла! Ведь я обычно день-деньской хлопочу натощак по чужим поручениям, все стараюсь для добрых людей. Я открою причину моего прихода. Мы обе прогадаем, если я уйду понапрасну и тебе ничего не скажу.
МЕЛИБЕЯ. Поведай свои заботы.
СЕЛЕСТИНА. Мои заботы? Чужие! Свои я терплю у себя за дверью: ем — когда придется, пью — когда найдется! Хлеб и вино найдешь в пути, а друга любезного не найти! Где нет мужчины, нет и достатка. Не уйти веретену от беды, коли рядом нет бороды. Я к тому, сеньора, что я говорила тебе о нуждах чужих, а не своих.
МЕЛИБЕЯ. Проси, чего хочешь для кого угодно.
СЕЛЕСТИНА. Оставила я одного больного при смерти, и он верит, что одно лишь слово из твоих благородных уст, которое я спрячу в сердце своем и отнесу ему, сразу исцелит его, — так благоговеет он перед твоей красотой.