Указания акростиха подтверждаются и другими материалами. Так, в истории города Талаверы, составленной в середине XVII века, отмечается, что Рохас, автор «Селестины», был родом из Пуэблы де Монтальван, но затем поселился в Талавере, где умер и похоронен, причем, как ученый адвокат и лицо, уважаемое в городе, он одно время замещал городского алькальда. Известно также, что в «Географических донесениях», представлявшихся испанскими городами королю Филиппу II, в пункте о выдающихся жителях данного города донесение из Пуэблы де Монтальван с гордостью упоминает «бакалавра Рохаса, сочинившего «Селестину».
Нас не должна удивлять анонимность появления «Селестины», как и прием приписывания произведения другому, уже прославленному автору. Последнее было в XV—XVI веках обычным явлением. Сочинители рыцарских романов, дабы обеспечить славу своим творениям, окружают их ореолом древности, приписывая старинным авторам, и утверждают, будто переводят с греческого, халдейского, древнееврейского, армянского и т. д. Еще Сервантес пародийно пользуется этим приемом в «Дон-Кихоте», ссылаясь на вымышленного арабского историка Сида Ахмета Бен-инхали.
Но автор «Селестины» имел особое основание скрывать свое имя. Сатирические выпады против духовенства и аристократии, не слишком почтительные отзывы о церковном суде «святейшей» инквизиции могли вызвать весьма серьезные неприятности. Знаменательно, что и другой шедевр испанской литературы, появившийся через полстолетия, первая плутовская повесть «Ласарильо с Тормеса», по сатирическому своему духу прямое продолжение «Селестины», также вышла анонимно. Автор ее до сих пор не раскрыт, хотя есть все основания считать, что это произведение было создано в кругах гуманистов «вольнодумцев», опасавшихся преследований инквизиции.
Успех «Селестины» был скандальным событием в глазах духовенства. Все подражания, продолжения и переложения «Селестины» (а они составили целую линию в испанской литературе XVI века) были внесены инквизицией в списки запрещенных книг. А в конце XVIII века, когда возродился интерес к этому замечательному произведению, духовенство наконец добилось запрещения и самой «Селестины».
На фоне литературы своего времени смелость мыслей «Селестины» исключительна. И этим можно объяснить, что Рохас остался автором единственного произведения. Соображения Р. Фульше-Дельбоска о том, что такой шедевр не мог быть творением никому не известного бакалавра, теперь уже звучат неубедительно.
Большинство исследователей не придает значения указаниям «письма» о предшественнике Рохаса, авторе первого действия. Прославленные поэты XV века Хуан де Мена и Родриго Кота названы здесь, вероятно, с целью заинтриговать читателя, а не с тем, чтобы дать ему точный адрес. Проза Мены, «повелителя кастильских поэтов», была весьма жалкой. Более правдоподобно указание на Родриго Кота, хотя нет сведений о том, чтобы этот[1] поэт пробовал свои силы и в прозе. К тому же выдержанность замысла, языка и характеров «Селестины», особенно в первоначальных шестнадцати действиях, дает основание считать эту драму созданием одного лица. Роль анонимного творца первого действия (если таковой существовал) может быть сведена самое большее к тому, что он «внушил» ведущую идею и стиль автору всей «Селестины», как полагает испанский литературовед Р. Менендес Пидаль в одной из последних работ. Добавленные в изданиях 1502 года пять действий и вставки не всегда стоят на уровне первоначального текста — в них больше риторики и длиннот, но и это не опровергает авторского единства, так как подобная неравноценность продолжений — явление нередкое в истории литературы.
1
«Вторая Селестина», или «Воскресшая Селестина», Фелисиано де Сильва, «Третья Селестина» Гаспара Гомеса де Толедо, трагикомедия «Лисандро и Роселия» Санчо Муньона, «Дочь Селестины» Салас Барбадильо и многие другие.