С е л е с т и н а. Я понимаю, Семпронио. Оставь его, он скоро свалится со своего конька.
К а л и с т о. В ней отразилась вся природа, дабы сделать ее совершенством. Прелести, разделенные между всеми женщинами, соединились в ней одной. Все они выстроились для смотра, чтобы человек, увидев их, постиг величие художника. Немного прозрачной воды и гребень слоновой кости — вот и все, что нужно ей, дабы всех превзойти красой своей. Эти простые средства — ее оружие, которым она убивает и побеждает, берет в плен, связывает и заковывает в тяжкие цепи.
С е л е с т и н а. Замолчи и не огорчайся! Не так прочна твоя цепь, как отточен напильник, которым я распилю ее и освобожу тебя от мучений. А для этого отпусти меня, уж слишком поздно; и дай сюда шнурок, он мне нужен.
К а л и с т о. О, я несчастный! Жестокая судьба преследует меня. Желал бы я провести эту долгую и темную ночь либо с тобою, либо со шнурком, либо же с вами обоими вместе! Но нет совершенного блага в сей горестной жизни, так пусть же наступит полное одиночество. Эй, слуги!
П а р м е н о. Сеньор!
К а л и с т о. Проводи эту сеньору до дому, и да пребудут с ней радость и веселье, как со мной печаль и одиночество!
С е л е с т и н а. Оставайся, сеньор, с богом! Завтра я вернусь, чтобы ее ответ и мой плащ встретились здесь, раз сегодня так не получилось. Потерпи, сеньор, и думай о другом!
К а л и с т о. Ни за что! Было бы кощунством забыть о той, в ком вся моя отрада.
Действие седьмое
Содержание действия седьмого
Селестина убеждает Пармено жить в мире и дружбе с Семпронно. Пармено напоминает, что она обещала свести его с Ареусой, которую он любит. Они идут к Ареусе. Пармено остается там на ночь. Селестина идет домой и стучится. Элисия отпирает, браня ее за позднее возвращение.
Пармено, Селестина, Ареуса, Элисия.
С е л е с т и н а. Сынок мой Пармено, после нашей беседы у меня не было удобного случая поведать и доказать, как горячо я тебя люблю и как расхваливаю за глаза. Чем это вызвано — не стоит и повторять; я тебя всегда считала сыном, пусть приемным, ведь заменял ты мне родного; ты же мне за это платишь, ворча на меня и нашептывая Калисто, когда тебе не по вкусу мои слова. Думалось мне, когда ты послушался моих добрых советов, что ты уже не повернешь назад. Но, видно, еще сидят в тебе остатки прошлого и сердишься ты больше из упрямства, а не от ума. Тебе же убыток от твоей болтовни. Послушай-ка меня теперь, если не слушал прежде, и не забудь, что я старуха; а рассудительность свойственна старикам, как веселость — юношам. Верю, что в твоем проступке виновен только твои возраст, и надеюсь, даст бог, ты станешь впредь относиться ко мне лучше, и вместе с юными годами пройдут дурные мысли. Как говорится, нрав меняется с цветом волос, то есть с возрастом, сынок, когда каждый день приносит новое. Молодежь-то смотрит только на настоящее и лишь им поглощена, а зрелый человек не пренебрегает ни настоящим, ни прошедшим, ни будущим. Кабы ты помнил, сынок Пармено, как я тебя любила, ты по приезде в этот город поселился бы у меня в доме. Но вам, молодым, мало дела до стариков. Вы ведете себя, как вам заблагорассудится. Никогда и не подумаете, что старики могут вам пригодиться. Никогда не подумаете о болезнях, о том, что цветущая юность не вечна. Но не забывай, дружек, что в случае нужды знакомая старушка, приятельница, любящая, как родная мать, — это хорошая поддержка; надежная гостиница, где ты отдохнешь, если здоров, тихая больница, где полечишься, если болей, добрый кошелек для бедного, верная копилка для богатого, уютный очаг зимой, прохладная тень летом, веселая харчевня, где всласть попьешь и поешь. Что ты скажешь на это, дурачок? Знаю, знаю, ты уже стыдишься того, что сегодня наговорил. Большего я от тебя и не хочу. Бог требует от грешника только раскаяния да исправления. Погляди на Семпронио: с божьей помощью я сделала из него человека. Я бы хотела, чтобы вы с ним были как братья: поладите между собой — поладишь и с хозяином. Смотри, как все его любят, какой он расторопный, любезный, услужливый, остроумный! Как расположен к тебе! Обоим вам куда выгоднее протянуть друг другу руки, и тогда никто не будет в большей милости у хозяина, чем вы. И знай: если хочешь, чтоб тебя любили, надо самому любить, — ведь, не замочив штанов, форели не поймаешь; а Семпронио вовсе не обязан тебя задаром любить: не любить самому и ожидать любви — глупость, а платить за дружбу ненавистью — безумие!