– Если бы это работало, я бы молился с утра до вечера. Врачи сказали, что нет причин для волнения, что обмороки вполне нормальное явления для беременных. Но ты бы видел ее, какая она бледная была сегодня.
– Блин, мужик, я очень понимаю тебя. Я бы, наверное, так же переживал. И не важно, что там врачи говорят. Знаешь, ты как хочешь, а я все-таки поставлю свечку.
– Поставишь, но только потом. А сейчас мы будем пить. Ну давай, за моего будущего сына.
* * *
В это время Анна не спит, хотя час уже поздний. Ей, безусловно, полегчало, и ребенок внутри перестал буйствовать. Но ее все равно что-то беспокоит, нарушая сон. Может быть, непрестанные плачи новорожденных то из одной, то из другой палаты, да крики рожениц из родильного блока возбуждают ее обостренный слух. Она без конца ждет, что кто-то зайдет к ней и успокоит или, чего еще хуже, сообщит какую-нибудь страшную новость. Но никто не приходит, и тогда на смену ее переживаниям приходит чувство заброшенности, неясности. А это куда тяжелее, чем получить все сразу и в лоб.
В ее палате такие же мамочки, но не все лежат на сохранении. Кто-то из них вот-вот родит. И они-то точно спокойны и уверены, что ребенок у них родится, потому что не страдают бессонницей и головокружениями, да и ультразвук не нарисовал опасной пуповины. И как назло ни одна из них не скажет ничего путного, потому что так же как и она, ничего не знает.
Проходит неделя, другая, у Анны прежние симптомы: тошнота, хроническая усталость, бледность. Лишь раз в день каждое утро ее навещает медсестра и колет какие-то препараты, но ничего толкового не говорит. Это сильно настораживает Анну, усиливает и так ненужные беспокойства. Она и представить не может, как бы ей пришлось, если бы не ее мужчина, который почти не пропустил ни дня пребывания ее в роддоме. Каждый раз он привозит ей цветы, продукты и теплые, любящие объятия. Они часами сидят в приемном покое или в беседке на территории и стараются болтать на отвлеченные темы. Но она-то знает, что стоит ему уехать, как вновь начнутся нервяки и бесконечные шатания по коридорам отделения.
Нет-нет какая-нибудь мамочка произведет на свет благополучного малыша, а через день покинет роддом под звуки выстреливающих пробок из-под шампанского. Или, наоборот, на глаза ей попадется очень печальная история, которая закончилась выкидышем и невыносимым горем матери. Ну зачем ей лицезреть все эти события, ведь у нее сейчас такие яркие планы на будущее. А от мысли, что она, может быть, и не дождется счастливой выписки, что, не дай боже, не увидит своего первенца, в ее жилах буквально леденеет кровь.
И оказалось, что не зря были все эти переживания. Несчастье набрело как по накатанной плоскости. Спустя двухнедельную госпитализацию, и в общем на тридцать девятой неделе беременности Анне становится только хуже. Абсолютно все симптомы обостряются, и тут на нее наконец-таки обращают внимание врачи. После небольшой дискуссии между собой эти роботы в белых халатах склоняются делать кесарево, но потом отменяют и решают стимулировать роды искусственно. Один из врачей проводит вагинальное обследование, после чего вводит в кровь окситоцин. Два дня Анна находится все в той же палате, среди остальных рожениц, где ее время от времени контролирует медсестра, проверяя самочувствие.
Схватки так и не начинаются. Наконец появляется акушер – смуглая женщина с деловитым выражением лица. Она будто вспомнила о бедняжке в тот самый момент, когда та уже измучила себя жуткими и навязчивыми мыслями.
– Может, стоит сделать кесарево? – спрашивает Анна у акушерки умоляющим голосом.
– Никакого кесарева, – отвечает женщина, даже не глядя на беременную. – Сама родишь, все у тебя получится.
Анну везут в родильное помещение, вводят во влагалище специальный тампон, пропитанный гормонами, уверяя, что это очень хорошее новое средство, после чего прокалывают плодный пузырь. Еще целый день и до глубокой ночи без должного внимания и успокоения врачей она семенит по родильному отделению, как зомби. Будто по сценарию какой-то зловещей игры, у нее то начинаются слабые схватки, то прекращаются. В один момент Анна чувствует помутнение в сознании и падает в очередной обморок. Просыпается она уже на операционном столе со спазмами в животе: снова начались схватки, но только на этот раз гораздо сильнее. Несколько часов она мучается в плаче и стенании, но все без толку. В итоге не без помощи акушерских щипцов ребенка буквально выдавливают наружу. Впоследствии она еще не раз будет вспоминать все эти процедуры на столе как самый жесточайший ад, который ей пришлось перенести.