– Зато резиновые в моде, – подлила масла в огонь поэтесса. Она наблюдала всю сцену с живейшим интересом. – И не промокают.
– Тю! Не промокают!.. – Бабка презрительно махнула рукой на громоздившуюся возле буфета резиновую гору. – И хде они не промокают-то, у них в Китае, что ль?! Весь товар китайский! Поди-ка денёк походи в резине, не промокают! А в дяди-Васиных ножки как новенькие будут!.. Слышь, парень, если в болото полезешь, сначала дёгтем сапоги намажь как следует, а сушить ни на печке, ни на батарее нельзя, всю кожу попортишь. Лучше всего на чердаке за стрехой повесить. В каждый сапожок овса насыпать, овёс всю влагу вытянет, да и зацепить, чтоб маленечко ветерок обдувал.
– Зачем тебе такие сапоги? – спросила поэтесса у Ильи. – Всё равно выбросишь. Оставь для тех, кому они на самом деле понадобятся!
– Сколько? – спросил Илья у бабки. Ногам было непривычно и неудобно.
Бабка вздохнула и отвела глаза.
– Дядя Вася пять тыщ просит. Да ты гляди, какая работа, стежок к стежку! А подмётка! И возни с ними много, оттого дорого.
Илья достал из заднего кармана кошелёк.
– Возьмёшь? – просияла хозяйка. – Бери, сынок, не прогадаешь, вспомнишь ещё меня и дядю Васю-то! А я вам за просто так капустки положу и вон огурчиков! А шлёпанцы твои в газетку заверну.
– Говорят, у вас тут убийство было, – сказал Илья, глядя, как обветренные, будто занозистые бабкины пальцы ловко заворачивают в газету его кеды.
– Было, было, сроду ничего такого не знали, а тут на тебе – случилось! И женщина она хорошая, почтенная такая, приезжала часто. Одним разом под Новый год или под Рождество, что ли, у меня капусты всю бочку взяла. Там у ней какой-то банкет или праздник в Москве-то намечался, она и взяла. Шофёр ейный прям бочку в машину и бухнул! А потом вернула тару-то. У нас бочки все считаны, их тоже, хороших, не достать.
– А почему её убили, если она… почтенная?
– Дак не знает никто! – Бабка аккуратно положила свёрток и побрякала штырьком рукомойника – ополоснула руки. – И вот что я тебе скажу – не наши это, не сокольничьи! Приезжие её убили.
– Как – не ваши? Арестовали же какого-то вашего алкоголика!
– Витьку-то? – И бабка махнула рукой. – Да ну его! Он небось шлялся возле Зойкиного магазина, хотел сотенную на поллитру стрельнуть, а покойница-то там где-то платок обронила, или из кармана он у ней вывалился. Его ведь почему арестовали? Потому что платок у него нашли, а платок с покойницы, и вся недолга.
…Случайный дедок в электричке тоже утверждал, что арестовали ни в чём не повинного человека. А Зоя Семёновна – Зойка! – кричала, что он убил. Он убил и сидит! И водитель, который вёз Илью со станции, говорил, что убил Петрович.
…Сплетни и слухи. Олег Павлович, директор, запрещает своим разговаривать об убийстве. Но он зачем-то разыскал Илью Субботина и умолял приехать. Именно так – умолял.
– Только Зойка чего-то знает, – заговорщицким тоном продолжала бабка, – и молчит. Может, она сама Витьку и оговорила, и платок ему подкинула, чтоб его под замок замкнули.
– Зачем это ей?
– А чужая душа потёмки. Она от него тоже, знаешь, натерпелась! Как аборт в Ярославле сделала, с той поры ведь и нет деток. Ребёночка Витька не схотел. Куда нам, говорит, мы молодые, для себя пожить должны. Нынче всякий для себя живёт, а не для Бога и не для общества. Вот и Витька так. Чего положить-то? Вилок или крошева?
– А? Вилок.
Бабка отвалила камень, прижимавший деревянный круг, и запустила руку в бочку.
– Ещё, может, какой хахаль у ней завёлся из приезжих, у Зойки-то. Она всё время с ними крутится, с вами, то есть.
Поэтесса по имени Ангел громко захохотала. Бабка вынырнула из бочки и посмотрела на неё неодобрительно.
– Хахаль! – с нажимом хохотала поэтесса. – У Зои Семённы!
– Ну, доподлинно я не знаю, – бабка поджала губы, – а только живёт у ней кто-то, вот те крест. И никто его не видал.
– Секундочку, – встрепенулся профессор Субботин. – Кто живёт? Где?
– А у Зойки в магазине! На втором этаже! Сама-то она за плотинкой квартирует, а второй этаж в магазине у ней под мастерскую приспособлен, там всякие решёта, коклюшки, машинка швейная, ло́скут, стол огроменный!.. От это я своими глазами видала. Она, когда открытие сделала, всех односельчан звала посмотреть, как всё устроено. Ну, мы и ходили. А нынче у ней в мастерской живёт кто-то. И давно живёт-то!
– Что вы видели?
– Свет я видала, хоть и зашторено всё, как в бункере! – Илье показалось, что бабка сейчас покажет поэтессе узловатую фигу. – Чего это Зойка просто так свет станет жечь, когда за него такие деньги дерут! Да и магазин на замке был, и ещё на поперечину заложен!.. А сама она дома была, мне отсюда видать, как народ по плотинке шастает, и Зойку я видала!..