Раисе совестно
Виктор очень скоро подружился с городищенскими ребятишками. В первый же свободный вечер, когда еще не погасла заря, а уже засветились первые звезды, он пришел к двум подружкам – Груне и Стеньке – на бревнышко под сиренью.
– Ну, девчата, как работали?
– Ничего… – сдержанно ответила Груня.
Груня сидела опустив глаза, а Стенька хихикала и пряталась за ее плечо.
– Небось грабли бросили, а сами за ягодами?
– Да, как же… А сено убирать кто будет?
– Ба! А вам-то что? Ваше дело – в куклы играть!
– Да, как же!.. А скотину чем кормить? Тогда и коровы подохнут…
– Ну и пусть!
Груня сердито подняла голову. Но, взглянув на Виктора, поняла, что он шутит, дразнит ее, и они оба засмеялись.
Женька увидел, что Виктор сидит с девчонками, и тут же присоседился к ним. Откуда-то взялся Козлик. Потом пришел и Ромашка. Раиса тоже хватилась брата, прибежала, оттеснила Груню и села в середочку между ней и Виктором.
Женька стеснялся недолго.
– Ты гвардеец?
– Гвардеец. А ты по чем узнал?
– Как по чем? А значок-то?
– Молодец. Понимаешь.
– А медаль у тебя за что?
– За отвагу. За то, что когда немец на меня пикировал, я от своего орудия не отошел. Он в меня бомбы бросал, а я в него стрелял. Одного сшиб. Другого сшиб. А третий притрафился – и в мою батарею. Как бахнул – так вся батарея и разлетелась. И я сам на воздух поднялся – думал, конец. Да вот отлежался в госпитале, ничего. Поеду скоро опять добивать фашистов!
И едва Виктор умолк, на него, как горох, посыпались вопросы:
– А как же ты взлетел-то?
– А шибко тебя об землю ударило?
– Сам встал или потащили тебя?
– А страшно было?
И Виктор не отмахнулся, как дядя Сергей. Он рассказывал долго, подробно…
Когда завыла над головой бомба, он уж знал, что ударит сейчас в его расчет. Это была страшная минута. Но он все-таки стоял у орудия и стрелял, и его бойцы стреляли.
Когда бомба ударила, его вдруг подхватило, перекинуло через орудие и швырнуло на землю… И показалось ему, что у него нет ног – совсем он их не чувствовал… Приподнялся на руках: хоть и нет ног, а отползать надо. И потащился на руках… Протащился сколько мог да и упал. Тут подбежал санитар:
– Где больно? Куда ударило?
– Не знаю. Посмотри ноги…
Ну, оказалось, ничего. Цел остался. Ноги только онемели. Полежал в госпитале – отошел…
Долго сидели ребятишки, пока не вышла Грунина мать и не позвала ее домой. Тут и Виктор спохватился:
– Ну, я пойду к девчатам, а вы – марш по домам!
– А завтра еще придешь?
– Обязательно!
И когда он, насвистывая песенку, пошел к девушкам на канавку под березами, ребятам казалось, что он от них и не уезжал никогда – свой, городищенский, Виктор Цветков.
Они вспомнили, как Виктор, бывало, водил лошадей в ночное, как он однажды разогнал жеребца да и слетел с него среди деревни. Девчонки тогда совсем его засмеяли!
Вспомнили, как с черной клеенчатой сумкой бегал Витька Цветков в школу… А потом ушел учиться в район, в десятилетку… Тут уж его стали редко видеть, только по воскресеньям. Пробежит по деревне на лыжах – и нет его. Но лишь растает, бывало, снег, лишь обсохнет земля – в первый же праздник с утра появляется Виктор на зеленом выгоне с футбольным мячом. И вот уж тогда крик стоит, вот уж бой идет на выгоне! Азартная команда была!..
И вспомнили они городищенских ребят, ушедших на войну: Кольку Миронова, убитого под Ржевом, старшего Ромашкина брата Ваню, пропавшего без вести… Вспомнили кудрявого Ганю Горелкина, Ваську Жучка, плясуна и забияку, Павлика Лукошкина, румяного и тихого, как самая тихая девушка… Сражаются они на разных фронтах. Изредка то от одного, то от другого залетает в Городище письмецо.
А Виктор, уходя от ребятишек, и сам как-то неясно понимал, где его товарищи: там ли, под березами, или тут, на бревнышке. Ему показалось, что совсем недавно он сам был вот такой же загорелый парнишка в подсученных штанах, с вихром на макушке.
Виктор часто рассказывал ребятам о войне. О тяжких боях, когда орудия грохотали по многу часов подряд и снаряды рвались, как бешеные, и не давали носа высунуть наружу… О том, как иногда суток по десять не видели крыши над головой, спали прямо на снегу и костров не разводили, чтобы не выдать себя врагу…
О дальних переходах рассказывал, о том, как, смертельно усталые, шли они в весеннюю распутицу по колено в снеговой воде.
Рассказал им, как он подорвал два танка у генерала Гудериана. А потом прямо под носом у врагов, замаскированный, пробрался к мосту и взорвал его. Немцы к реке подходят, а мост кверху летит!
Ребята слушали, не сводя с него глаз. Особенно Женька. Военная слава Виктора ошеломляла его.
– Виктор, а воевать страшно?
– Наверное, страшно. Не знаю. Когда бой идет, об этом не думаешь.
– Эх, мне бы пушку! Самую большую бы!
– А почему большую? Ловчее под нее прятаться?
– О, я бы не прятался! Я бы им бабахнул как следует. Вот здорово такая бьет, наверно, а?
– А «катюшу» не хочешь?
У Женьки даже дух захватило:
– О! Кабы мне «катюшу» дали – я бы их засыпал! День и ночь палил бы!
А Раиса гордилась. И так важно держалась, будто не Виктор, а она подбила Гудериановы танки, будто не Виктор, а она стояла у зенитного орудия под вражеским огнем.
И когда Груня звала ее на работу, она не упускала случая, чтобы сказать:
– А что ты хозяйничаешь? Что твой отец председатель? Подумаешь! А мой брат Гудериана победил!
Виктор не обманул ребят – пришел к ним на покос. Было очень жарко, всех разморило, сено было душное и тяжелое – долговязая лесная трава. Но когда увидели, что идет к ним Виктор со своими большими граблями, то сразу подбодрились. Ожили, загомонили, как птичий выводок.
– А ну-ка, дай я охапочку наберу!
Виктор размахнулся граблями, чуть не целую скирдушку пригреб к ноге, поднял охапку выше головы и понес… Сразу четверть лужайки опустела.
– Вот так охапочка! – засмеялась Стенька и присела от смеха. – Вот так охапочка!
– Скорей вал заваливайте, – кричала Груня, торопливо работая граблями, – скорей! А то Виктору набирать нечего!
Ребята все сразу со смехом бросились заваливать сено. А Виктор подошел, взмахнул граблями раз, другой, третий – и опять весь вал загреб и понес в скирдушку.
– Скорей! – снова закричала Груня.
И снова, толкаясь и смеясь, торопились заваливать…
Ребятишки раскраснелись, запыхались, волосы у них взмокли от пота, у Ромашки вихор так и торчал кверху – словно его корова со лба лизнула. Но зато сено убрали так быстро, что и сами удивились.
– Во как! Будто ветром подмело!
– А вы, как я погляжу, работать умеете, – сказал Виктор. – Ничего, проворные!
– А то как же! – отозвалась Стенька. – А то разве не умеем!
– Еще и не такие работы делали, – вытирая лицо подолом рубахи, прогудел Ромашка. – Мы весной поле под овес заступами вскапывали… А это что!.. Гулянки!..
– Заступами под овес, – задумчиво повторил Виктор. – Да… Это, пожалуй, не легче, чем нам на фронте…
Карие глаза его вдруг стали ласковыми.
– Ах, ребятишки, – сказал он, – вы еще и не знаете, какие вы большие герои!
Раиса только фыркнула:
– Герои! С граблями да с лопатами!
Виктор посмотрел на нее неодобрительно:
– А ты думаешь, что герои только с винтовками да с пулеметами и бывают?.. Ну, а что ж тот овес – уродился? – спросил Виктор.
– А пойдемте посмотрим! – живо ответила ему Груня. – Поле недалеко!