Сразу за Артемовной троих идущих в затылок людей нагнала бричка. Правил ею, лениво подергивая вожжами, старик с рыжей бороденкой. В бричке сидел молодой парень. Лицо его было знакомо. Вглядевшись, Поповьянц узнал в нем своего пациента. «У этого красноармейца ранение в область левого локтевого сустава», — вспомнил он. Когда бойца привезли, Рафаэль с трудом остановил кровотечение. Однако прошло несколько дней, и кровь хлынула вновь. Провозившись еще дольше, чем в первый раз, сделав перевязку, хирург с облегчением подумал: рука у парня останется. Минуло еще четыре дня. При очередном обходе Поповьянц вдруг обнаружил, что рука у бойца стала холодной, пульс не прощупывался. Раненый быстро терял силы, побледнел, покрылся испариной. Медлить больше было нельзя, для спасения жизни следовало пожертвовать рукой.
— А ну тормозни, батя! — крикнул красноармеец, когда телега поравнялся с Поповьянцем. — Куда это вы идете, доктор?
Вместо Рафаэля ответила Сара:
— Арестовали нас.
— За что? — воскликнул боец. — Эй ты, — обратился он к полицаю, — по какому праву медиков конвоируешь?
— Не твоего ума дело, — огрызнулся тот.
— Как не моего? — повысил голос боец. — Доктор мне жизнь спас! Батя, — повернулся он к старику, — бачишь, кого сцапали?
Старик, приехавший в Кучаково забрать сына, по счастливой случайности оставшегося в живых, до сих пор сидел молча. Оценив ситуацию, он понял, что нахрапом тут не возьмешь.
— Сидайте все! — неожиданно предложил он. — Подвезу. Пеший конному не товарищ.
— Вот это подходящий разговор, — обрадовался полицай.
«А не рвануть ли у него винтовку?» — мелькнула у Поповьянца мысль. Но он тут же отверг ее. Полицай был начеку и мгновенно мог всадить пулю.
Несколько минут ехали молча. Парень бросал на полицая весьма красноречивые взгляды, но отец молчал и сын ждал.
— Ты, служивый, наказ сполняешь али как? — поинтересовался старик у полицая.
— Ясно, не по собственной воле, — буркнул тот. — Сам, наверное, служил, батько, знаешь…
— Было дело, служил… в солдатах, — подтвердил старик. — Тебя тогда еще на свете не было.
— Все едино — солдатом или еще кем, — возразил полицай. — Тебе должно быть понятно, батько, что я распоряжение начальства выполняю.
— Начальство начальством, а что людям скажешь? Они ведь спросят, для чего лекарей сгубил?
— Что ты, батько, его убеждаешь! — не выдержав, вмешался сын. — Он давно совесть потерял.
— Ну ты, не замай! — угрожающе вскинул ружье полицай.
— Спокойно, сынок, — обернулся старик, и было непонятно, к кому конкретно он обращается, а может, и к обоим сразу. На лице пожилого человека заиграла доброжелательная улыбка. — Совесть — она, брат, штука непростая. Если что в жизни не так сделал, не уйдешь потом сам от себя.
— С меня, коли что, голову снимут, — угрюмо ответил полицай.
— И голову терять негоже. Она, коли путная, пригодится, чтоб думать.
— На преступление толкаешь, дед?
— Упаси Бог. Вразумить желаю…
Полицай все больше мрачнел. Слова старика основательно допекли. А тот продолжал:
— Война свой конец имеет, по собственному опыту знаю. А после победы народ обязательно спросит, как каждый человек под немцем жил…
— Останови! — крикнул полицай. Он соскочил с телеги, выругался, махнул рукой и пошел прочь.
Старик с удовлетворением посмотрел ему вслед.
— Дошло все же до служивого. Выходит, не конченый человек. Сходи, доктор, прибыли…
Поповьянц выскочил из брички, помог слезть Саре и, пожимая руку старику, взволнованно сказал:
— Спасибо, дорогой товарищ! И сын твой молодец. Спасли вы нас.
— Не благодари, доктор. Ты мне сына вернул. Мы, простые люди, добра не забываем. — Старик тронул лошадь. — Прощевайте, люди хорошие. Дай вам Бог удачи!
Повозка давно скрылась за поворотом, а Рафаэль и Сара, все еще не веря чуду своего спасения, крепко обнявшись, стояли на месте. Из оцепенения их вывел послышавшийся издали цокот копыт. Они шарахнулись и затаились в глубокой воронке. Всадники промчались мимо. Просидев в яме дотемна, окончательно замерзшие, они бегом двинулись к Кулакову.
— Может, заглянем домой? — спросила Сара. — Потеплее бы одеться да еду захватить. Ведь уходим в неизвестность…
— Не стоит рисковать. Только Гришмановского следует известить.
Постучавшись в крайнюю хату, Поповьянц попросил хозяина сходить за моряком и передать, пусть придет за околицу.
Гришмановский явился тотчас. Он обнял верного товарища и обрадованно воскликнул: