Писалось легко и свободно. Карандаш будто сам летал по бумаге. Но тут в лирическое настроение ворвалась грубая реальность.
— Отоприте, доктор! Швыдче! — послышался за дверью мальчишеский голос.
На пороге появился запыхавшийся от бега Ваня Глядченко, совсем недавно спасенный Гришмановским от расстрела на железнодорожной станции.
— Что случилось, Ваня, рассказывай? — поторопил парня Гришмановский.
— Тикать вам отсюда надо, доктор, — торопливо произнес Ваня. — Меня с этим наказом Григорий Антоныч направил.
— Кравчук?.. Почему он тебя послал, а не Занозу? — спросил Гришмановский, сразу посерьезнев.
— Вы ничего не знаете! — воскликнул Глядченко. — Занозу еще утром немцы арестовали!.. Кравчука тоже хотели. А он из хаты задами ушел, пока бандиты с его собакой расправлялись.
— Повтори точно, что Кравчук велел мне передать, — попросил Гришмановский, заранее предчувствуя ответ.
— Вам велено уходить! — выпалил Ваня. — Григорий Антонович сказал: немедленно!
— А раненые?
— Вас жандармы шукают! Все равно заберут, — загорячился парень. — Кравчук велел обязательно тикать. А за остатними ранеными Горуновичиха присмотрит.
Стук в окно заставил вздрогнуть обоих.
— Неужто немцы? — испуганно шепнул Ваня. — Я ж так бежал…
— Чему быть, того не миновать, — усмехнулся Гришмановский и решительно распахнул дверь.
В хату вошли двое: впереди Горунович, а за ней — Афанасий Васильевич не поверил своим глазам — Валя, его невенчанная, горячо любимая женушка.
— Ты? — изумленно проговорил он. — Откуда?
— Из Красиловки, конечно, — вместо покрасневшей Вали ответила Евдокия Степановна с едва уловимой усмешкой. — Пришла за вами, Афанасий Васильевич. И как раз вовремя… А ты, Ваня, что тут делаешь?
— Меня Кравчук послал, — ответил Глядченко.
— Выходит, тебя к врачу послал, а потом для страховки ко мне зашел? Ну и беспокойный мужик наш председатель, — вздохнула Горунович. — Ему самому поскорее уходить надо, а он все о других хлопочет.
Валя тем временем подошла к Гришмановскому. Глаза ее буквально сняли от счастья.
— Ох миленький, Афанасий Васильевич, как же я за вас испереживалась, — тихо заговорила она, дотрагиваясь до Гришмановского рукой. — Немцы кругом — страшно. Девчат да парубков в Германию гонят. Всех активистов у нас поарестовали. Я все думала… Я не могла больше ждать…
— Вот и правильно сделала, девка! — убежденно сказала Горунович, давно догадавшаяся об их отношениях. — И ко мне пришла тоже верно. Он бы, — кивнула Евдокия Степановна в сторону Гришмановского, — тебя не послушал, по доброй воле из села не ушел бы. А теперь обязан выполнить партийный наказ. Идите с Богом, доктор! Вы свое предназначение исполнили, а за теми ранеными, что остались, я с девчатами пригляжу. Собирайтесь, Афанасий Васильевич, — ив путь!
Они уходили на рассвете. Получившая от Гришмановского подробный инструктаж относительно раненых, Горунович пошла их проводить. Остановились возле хаты, где располагался сельский медпункт.
На прощание они обнялись. И Гришмановский, положив Вале руку на плечо, повел ее вдоль улицы. У поворота оба обернулись: Горунович стояла у калитки, провожая их взглядом. В сиреневом рассвете на фоне покосившегося забора фигура сельской фельдшерицы казалась особенно величественной и статной. Евдокия Степановна хотела крикнуть что-то доброе, хорошее, но спазмы сдавили горло, на глаза навернулись слезы. И она только слабо махнула рукой.
Гришмановский прибавил шаг, увлекая за собой юную спутницу. Вскоре его плечистая, слегка сутулящаяся, но по-военному подтянутая фигура растаяла в дымке окутавшего село тумана…
Одним из последних покидал Кулакове младший лейтенант Александр Крутских. С ним уходили полтора десятка бойцов из тех, что лечились в помещении детского сада…
Под вечер в каморку, где ютился Крутских, прибежала Виктория Михалевич и испуганно сообщила:
— Саша, тебя староста зовет. Во дворе он!
Крутских взволновался. Уж не совершил ли какой оплошности? Жизнь в филиале госпиталя шла обычно: перевязки, уколы, лечебная гимнастика. Питание скудное. Топлива в обрез… Может, из-за коровы, что они забили тайком? Но корова была бесхозной, по крайней мере, так заверяли ребята. А ну как его обманули, и староста дознался? А вдруг пронюхал, что среди раненых читались сводки Совинформбюро?
Полный тревожных догадок, Александр вышел во двор. Возле крыльца стоял кряжистый, как старый пень, Ефрем Комащенко.