— Ученье — свет, а неученье — хороший заработок в колхозе. Доска почета, портреты в газетах. Костя всего этого добьется, — продолжал Федор Быстров.
— Валентина Петровна, я вам собиралась объяснить, что Зюзин ушел работать в колхоз, да не успела, — сказала староста класса Вера Побежимова.
— Даже завидно! Зюзина сразу перестанут считать ребенком, не будут прогонять с танцев, разрешат ходить в кино на последний вечерний сеанс, — вставила Люся Иващенко.
— Мне стыдно слушать вас, друзья мои, — сердито сказала Валентина. — Ваш товарищ бросил школу, ошибся, а вы оправдываете его, даже завидуете. Так настоящие друзья не поступают.
Десятиклассники заговорили хором:
— Но Зюзин пошел не в тунеядцы. Как же мы можем осуждать его!
— Какая разница — работать на тракторе с аттестатам или без оного.
— В соседнем колхозе есть пастух. Без аттестата, а мастер, Герой Социалистического Труда.
— И депутат Верховного Совета!
— Тише, товарищи, — вмешалась Валентина. — Я вижу, есть необходимость поговорить об этом серьезно и откровенно. Давайте поговорим, только в другое время. На комсомольском собрании!
В этот же день Валентина зашла к директору.
— Зюзин бросил школу? — удивился Николай Сергеевич. — Не может быть! Такой прилежный ученик… Выяснили причину?
— Выяснила — ушел работать в колхоз. Вслед за ним могут пойти и другие.
— Не преувеличивайте, Валентина Петровна, — возразил директор. — Он отворил дверь, позвал в кабинет завуча. — Марфа Степановна, слышали, Зюзин бросил школу.
Та холодно ответила:
— Слышала. За него нас ругать не будут, Зюзин под всеобуч не подходит. Выдадим ему документ об окончании девяти классов.
— Да как вы можете так говорить, Марфа Степановна! — возмущенно воскликнула Валентина. Неужели завуч и в самом деле беспокоится только о том, чтобы не отругали за всеобуч? А человек? Разве ей не дорог человек, его будущее? — Я верну Зюзина в школу! — решительно заявила она.
Уходя из кабинета, Марфа Степановна равнодушно молвила:
— Дело ваше, возвращайте.
— Николай Сергеевич, разве это не наше общее дело? — с изумлением и обидой спрашивала Валентина.
— Погодите горячиться, — неторопливо ответил директор. — Сходите к Зюзиным, узнайте, в чем дело, а потом уж думать будем.
Валентина знала, что Константин Зюзин жил в Михайловке у брата Родиона. По дороге из школы она завернула к ним, но дом был заперт на замок. Досадно. Вечером опять явилась к Зюзиным и облегченно вздохнула, увидев свет в окнах, — дома! Валентина почему-то была уверена, что ей легко удастся уговорить Константина вернуться в школу.
На стук вышел хозяин дома Родион Зюзин в валенках, в полушубке, наброшенном на плечи, без шапки.
— Валентина Петровна? Вы к нам? — удивился он.
— Если разрешите, к вам.
Родион помолчал, нерешительно переступил с ноги на ногу. Было заметно, что гостья пришла не вовремя.
— Ладно, — махнул он рукой, — заходите.
В избе было накурено, пахло гарью и керосином. У печки, на табуретке, с надрывом шипел примус. На примусе что-то жарилось и уже успело подгореть. За столом сидел с растрепанной шевелюрой изрядно хлебнувший Таран. На столе — недопитая бутылка водки, пустые стаканы, тарелка с огурцами и капустой, куски хлеба, доверху переполненная окурками пепельница. Таран покосился на хозяина, взглядом упрекая — зачем пригласил сюда эту занозу.
Родион беспомощно пожал плечами, как бы оправдываясь: а что я мог сделать, если пришла.
— Валентина Петровна, пожалте, за стол, — развязно пригласил Таран, с грохотом ставя табуретку. — Не побрезгуйте нашим хлебом-солью.
— Потушите примус, — посоветовала Валентина Родиону. — Картошка горит.
Родион кинулся к примусу, задел сковородку, и сковородка с подгоревшим картофелем шлепнулась на пол. Откуда-то появился черный пушистый кот, нюхнул картошину, фыркнул, с осуждением посмотрел на хозяина своими узкими глазами.
Высокий, скуластый, большелобый, с сильными руками, Родион Зюзин растерянно смотрел себе под ноги. Он был похож на провинившегося школьника, которого вызвали в учительскую.
— Ладно, плюнь на эту картошку, огурчиком закусим, солененьким. — Таран ловко разлил по стаканам водку, свою долю выплеснул в кружку. — Давай, Родион, за здоровье женского пола… Берите, Валентина Петровна. Понимаю, не та жидкость, вам бы шампанское при вашем положении, при вашем понятии, а тут красноголовка, по-нашенски — сучок… Оно, Валентина Петровна, сами виноваты… Пригласил бы вас в буфет, а там все было: беленькое, красненькое с медалями да звездочками. А вы прихлопнули заведение тети Шуры… Почему? Кому оно мешало?