После занятий Валентина увидела в коридоре Кучумову и Туркова.
— Нет, идем к Валентине Петровне, идем! — требовала девушка.
— Сказал, не буду, и не буду, — упрямился Яков.
Валентина подошла к ним, спросила:
— В чем дело?
— Валентина Петровна, мы готовимся к диспуту «Моя хата не с краю», вы советовали мне поручить подготовить доклад Туркову. Я поручаю ему, а он отказывается! — сердилась Женя Кучумова.
— Почему отказываетесь, Яков? — поинтересовалась Валентина.
Турков топтался на месте, перекладывая из руки в руку портфель, хмуро смотрел на пол.
— Почему все-таки отказываетесь? Нет времени для подготовки? — спрашивала учительница.
— Не буду я готовить такой доклад, — чуть слышно пробурчал парень.
— Вот видите, он для класса ничего не хочет делать, — горячилась ученица.
— Хорошо. Идите, Яков, — распорядилась Валентина. — Назначим другого докладчика.
Женя Кучумова недоуменно смотрела на учительницу.
— Валентина Петровна, да как же это? Вы сами сказали, чтобы Турков…
— Не шуми, Женя, — улыбаясь, перебила Валентина. — Было бы скверно, если бы Турков согласился сделать доклад. Понимаешь?
Женя Кучумова опять недоуменно взглянула на учительницу и ушла, сказав, что доклад подготовит сама.
С письмом директора Саша Голованов съездил в Голубовку и привез Макара Петровича в школу. Видимо, комсорг растолковал старику, зачем его приглашают: и Макар Петрович принарядился, смазал маслом седые редкие волосы на голове, расчесал усы и бороденку. Выглядел он молодцевато, в учительской со всеми здоровался за руку. Смущенно улыбаясь, говорил каждому «доброго здоровьица» и оглядывал учительскую с доброжелательной придирчивостью. А перед учениками в классе все-таки сробел, говорил о тех далеких днях путано, часто повторяя «а как же иначе, иначе нельзя было», под конец же совсем развеселил десятиклассников, заявив: «Эх, Пелагею мою сюда бы, уж она все доподлинно рассказала б…»
— Макар Петрович, а скажите, хоть немножечко было жалко денег? — наивно спросила Люся Иващенко. — Ведь сумма большая.
Старик помолчал немного, со вздохом ответил:
— Почему немножко, очень даже было жалко, потому как заработаны потом да кровью, потому как на войну деньги пошли, а на войну, я так разумею, и копейки жалко, жалко, не то что тыщи, потому как без всякой полезности она пожирает все, война-то. Да, вишь, для нас иначе нельзя было, потому как помощь требовалась государству, большая помощь.
Слушая старика, Валентина поглядывала на Якова Туркова. Лицо парня было сосредоточенным и напряженным. Он, по всей вероятности, впервые видел и слушал человека, который сам принес свои деньги — берите на общее дело. Это, видимо, не совсем укладывалось в его голове, потому что о таких людях отец дома говаривал: «Что с них взять, блаженные…» «Блаженные» на языке отца значило — дураки дураками. Но факт есть факт, и назвать Зюзиных «блаженными» Яков не мог: их уважали в колхозе.
«Слушай, Турков, мотай на ус, Фома неверующий», — думала Валентина, радуясь, что парень заинтересован рассказом Макара Петровича.
Еще раньше она договорилась с ребятами, чтобы при Зюзине ни словом не обмолвиться о Константине, как будто никогда он и не сидел в этом классе. И когда, сердечно поблагодарив старика, провожала его до дома сына Родиона, Макар Петрович всю дорогу обидчиво молчал, а у самых ворот все-таки высказал обиду:
— Что же это получается, Валентина Петровна, то ездили к нам, то огулом приходили на лыжах, а теперича никто даже не спросил о Костике, ровно и незнакомы с ним.
— А что спрашивать, Макар Петрович? Костик теперь отрезанный ломоть…
— Это почему же отрезанный? Это кто же его отрезать мог? — сердито пробурчал старик и, не дожидаясь ответа, толкнул плечом калитку.
32
«Валя-Валентина, что с тобой теперь?» — писала в Михайловку директор детского дома, Зоя Александровна. Действительно, что с ней? Перебирая в памяти события последних дней, Валентина, чуть-чуть лукавя, бодро отвечала детдомовской маме — все в порядке! А в действительности были и двойки, и неприятности… Вчера, например, Марфа Степановна прикрикнула на нее.