Каваргина глянула на директора, перевела взор на Марфу Степановну.
— Мне, кажется, лучше обсудить Валентину Петровну в административном порядке, на педсовете, если дирекция сочтет это нужным, — уклончиво ответила она. — Местком выскажет свою точку зрения, — пообещала Каваргина и вышла из кабинета.
Завуч тоже хотела уйти, но директор задержал ее. Стараясь быть внешне спокойным и тщательно взвешивая слова, он говорил:
— Марфа Степановна, мы с вами не первый год работаем вместе, бывали у нас и раньше расхождения, но мы все-таки находили общий язык, стремились к тому, чтобы лить воду на одну мельницу. Теперь же не только я, но и другие замечают неприятный, чуждый нашему назначению признак: мы с вами работаем вразнобой…
— А кто виноват? Кто? — вспылила Марфа Степановна.
— Давайте спокойно, без лишних эмоций разберемся, иначе произойдет самое нежелательное — начнет лихорадить коллектив…
— По вашей милости его уже лихорадит.
— Преувеличиваете, Марфа Степановна.
— Увы, я далека от этого. Не понимаю, почему вы стали меньше прислушиваться к мнению опытных педагогов и чаще поддерживаете Майорову?
— Хотя Майорова тут ни при чем, но как раз она-то больше всех и нуждается в поддержке.
— Зайдите вечером к ней в дом. Вы знаете, что там делается?
— В замочные скважины подглядывать не приучен и вам не советую, потому что подобное подглядывание в конечном счете выливается в дикую сплетню.
— Спасибо, Николай Сергеевич, спасибо! — зло вытолкнула завуч. — Я уж и сплетницей стала.
— Зачем же так утрировать, — с досадой отмахнулся директор. — Я ведь хочу поговорить о вещах серьезных, а вы в сторону тянете.
— Потому что смотреть противно! — еще пуще озлилась завуч. — Майорова выдумывает всякие штучки-дрючки, и все ей сходит с рук!
Видимо, только былая закалка военной поры помогала Николаю Сергеевичу удерживать себя, ничем не выдавая своих истинных чувств.
— Извините, Марфа Степановна, — ровно продолжал он, — было бы очень хорошо, если бы и я, и вы что-либо выдумывали… А мы ведь мало выдумываем. Вы даже не приглашаете к себе на уроки языка и литературы учительницу-первогодка. Почему, позвольте спросить? Не потому ли, что уроки ваши без той выдумки, без того огонька, которые так приятны и нужны молодости…
— О своих уроках думайте, мои не трожьте! — крикнула завуч и хлопнула дверью.
«Вот и побеседовали», — с болью подумал Николай Сергеевич, и на душе у него стало муторно от того, что разговора — пусть даже бурного, шумного, но откровенного и очистительного — не получилось. Нет, не получилось…
Дня через три после этой стычки Николай Сергеевич уехал на областное совещание директоров школ. Перед самым отъездом из города к нему в гостиничный номер пришла незнакомая пожилая женщина и сразу представилась:
— Я директор детского дома, Викторова.
— Зоя Александровна? Здравствуйте, здравствуйте. Рад познакомиться. Мне Валентина Петровна много рассказывала о вас.
— Как она там? Я часто получаю от нее письма. Письма, конечно, бодрые. Но где-то между строк проскальзывает порой тревога. Чувствуется — она что-то скрывает, наверное, не хочет меня расстраивать.
— Нет причины для беспокойства, Зоя Александровна. У Валентины Петровны все идет нормально. Хорошая учительница… Вернее сказать, будет хорошей. Мы довольны Валентиной Петровной. Все у нас любят ее, уважают. — Говоря это, Николай Сергеевич вдруг поймал себя на мысли, что он тоже не хочет расстраивать Викторову подробностями работы и жизни Валентины Петровны в Михайловке. Уловив недоверчивый взгляд собеседницы, Николай Сергеевич добавил твердо: — Смею заверить, Зоя Александровна, Валентина Петровна пришлась ко двору. Маленькие неприятности не в счет, они есть у каждого.
— Это верно, — согласилась Викторова. Немного помолчав, она осторожно продолжала: — Извините, Николай Сергеевича, я по-матерински хочу спросить, что у нее с Коротковым вышло?
— Ошиблась она в нем. Хлюпиком оказался. Удрал в город, школу бросил… Но вы не беспокойтесь. Валентина Петровна стойко перенесла это.
— Спасибо, — облегченно вздохнула гостья. — Душевный след заживет, зарубцуется, она еще молода, встретит, полюбит… Знаете, Николай Сергеевич, всем я желаю счастья, а Валечке в особенности. Так хочется, чтобы она никогда не чувствовала себя сиротой.
Николай Сергеевич улыбнулся.
— На сироту она не похожа — боевая, бедовая. Это будто о ней говорил Горький: хорошо родиться с каплей солнца в крови! Да что я вам рассказываю, приезжайте, сами увидите.