— Валя! Валя!
— В Доме культуры на лекции, а я вот не пошла — некогда…
Какая досада! Надо бежать в Дом культуры… Нет, погоди, взгляни еще.
— У Вали есть фотография…
— У нее много, вон альбом лежит на этажерке.
Николай Сергеевич взял альбом, раскрыл его и на первой странице увидел знакомую, потемневшую от времени фотографию.
— Ну, еще здравствуй, дочурка…
— Николай Сергеевич, что вы там шепчете?
— Не шептать, кричать надо от радости! Дочь нашлась. Дочь! Вот она!
— Валя! — ошеломленно вскрикнула Лиля и в чем была одета, в том и кинулась на улицу, побежала в Дом культуры. А он листал альбом и на каждой странице видел Вареньку; теперь он находил ее среди малышей, среди взрослых… Вот она, совсем еще маленькая, вот она школьница, пионерка, комсомолка, студентка, вот и учительница у них в Михайловке… Она росла без него, без отца, она росла без матери… Чужие люди рассказывали ей, маленькой, сказки, чужие люди укладывали ее в постельку, чужие люди тревожились, когда она болела корью или ветрянкой, чужие люди собирали ее в первый раз в школу, радовались ее успехам. К чужим людям она бежала с первыми своими детскими печалями. А он, родной отец, ничего не знал, она выросла без него…
— Я не виноват, доченька, — чуть слышно говорил Николай Сергеевич и впервые за многие годы плакал…
На следующий день вся Михайловка узнала о событии, в которое трудно было поверить: Николай Сергеевич нашел дочь, а Валентина Петровна — отца. Их поздравляли, их радости откровенно радовались. Василий Васильевич потребовал «обмыть» такое счастливое происшествие. Обнимая подругу, Лиля восклицала:
— Прямо как в романе, как в кино! Ты счастливая, Валечка.
Валентина пришла на урок в десятый класс. Ребята встретили ее стоя. Все они улыбались. На учительском столе она увидела розовый стаканчик с пучком голубых подснежников. Утреннее свежее солнце врывалось в окна.
— Здравствуйте! Садитесь, — как всегда сказала Валентина.
Вместо того, чтобы сесть за парты, ребята, будто по команде, подбежали к ней, окружили тесным кольцом. Конечно же, это было не педагогично, это совсем не походило на начало урока русской литературы. Девушки без стеснения обнимали и целовали свою молоденькую учительницу, юноши пожимали ей руку и поздравляли.
— Спасибо, спасибо, друзья, — благодарила смущенная Валентина.
— А теперь по местам. Начали урок, — скомандовал Дмитрий Вершинин.
Все сели за парты, посерьезнели.
— Валентина Петровна, сегодня вы будете ставить нам только пятерки, — сказала Аня Пегова.
Учительница улыбнулась.
— Вы думаете, я от счастья подобрела?
— Нет, ради вашего праздника мы просто все хорошо подготовились к уроку, — ответила Женя Кучумова. — Любого спрашивайте!
— Хорошо. Кто первый? Встал Яков Турков.
— Я, Валентина Петровна.
Встретив на улице Николая Сергеевича, Подрезов крепко стиснул его руку, шумно заговорил:
— Ну, поздравляю! Хороша дочь. Настоящая!
— Заслуга не моя, — грустно ответил Николай Сергеевич. — Другие вырастили, другие воспитали.
— Но, но, директор, это ты брось, — погрозил с улыбкой председатель. — Ты вырастил и ты воспитал, а вместе с тобой и мы все — я, пятый, десятый. Понял? Народ! Твоя радость — наша радость.
Так говорил Роман Прохорович Подрезов. Но есть люди, для которых чужая радость, что порошинка в глазу — режет, не дает покоя, слезу выжимает.
Побыв на уроке арифметики в четвертом классе у Борисовой, Марфа Степановна восклицала:
— Очень хороший урок, Анна Александровна! Вы знаете, я человек придирчивый, но сейчас у меня даже нет замечаний. И дисциплина и работа класса — все на высоком уровне.
— Благодарю, Марфа Степановна, но я сама заметила свой промах: мало уделяла внимания Володе Иващенко, он у меня из-за болезни поотстал немножко.
— Это постороннему незаметно. Вы домой? Погодите минутку, вместе пойдем.
Анна Александровна озадаченно посмотрела на завуча — что это с ней? И урок похвалила, и домой проводить вызвалась.
Они вместе вышли на улицу. Марфа Степановна жаловалась на недомогание, простыла вчера, вынося навоз из коровьего хлева.
— Вот что значит одна, — сетовала она. — Был бы муж, глядишь, помог бы, это ведь мужское дело. Смотришь иногда на замужних и зависть берет, и обидно порой за них становится.
— Зависть, это понятно. Но почему обидно? — спросила Анна Александровна.
— А потому обидно, что некоторые мужья на других посматривают.
— Значит, другие лучше, — рассмеялась Борисова.