— Нагнал ты на меня страху, а я не боюсь, — улыбнулся Николай Сергеевич. Взглянув на часы, он сказал: — Э, да время-то позднее. Идем ко мне, угостит нас дочь обедом. Ты ведь еще не видел Валентину Петровну в роли моей дочери.
— Не видел! Везет же тебе — сразу вон какую дочь отхватил! Между прочим, и она фигурирует в доносе…
— Я кажется, начинаю догадываться, кто вытащил из-за пазухи камень. Марфа Степановна?
Карасев кивнул головой:
— Угадал. По всем статьям расписала, да так, что даже у меня мороз по коже пошел. Целит в самые больные места. — По дороге к директору он горестно продолжал: — Я иногда думаю: и что нужно людям? Работали бы спокойно. Так нет же, письма, жалобы, доносы, и не ради улучшения, а скорей наоборот. И вот что удивительно — доносчиков этих и жалобщиков не бьют, к ним порой прислушиваются: как же, сигналы. А сквозь эти «сигналы» чаще всего проглядывают такие нечистые рожи, что смотреть тошно.
На следующий день в школу приехал инструктор райкома партии Анатолий Викторович Борозда. Одет он в темный китель, брюки-галифе заправлены в начищенные сапоги.
Квадратное чисто выбритое лицо инструктора было официально строгим. Маленькие узко расставленные глазки смотрели недоверчиво, как бы говоря: сколько ни старайтесь, сколько ни выкручивайтесь, я вас вижу насквозь.
В кабинете директора Борозда сказал:
— Райком поручил мне разобраться в серьезных сигналах…
— Вы познакомьте нас. Мы с Николаем Сергеевичем понятия не имеем об этих сигналах, — попросил Лопатин.
— Всему свое время. Первое, о чем я прошу, это создать мне условия для нормальной работы, — сказал Борозда.
— Пожалуйста, мой кабинет в вашем распоряжении, вам никто не будет мешать, — пообещал Николай Сергеевич.
Они с Лопатиным ушли, оставив Анатолия Викторовича наедине с желтой кожаной папкой, привезенной из района.
Лопатин волновался:
— Борозда обставляет проверку какой-то таинственностью.
— Тебе это в новинку, а я уж десятки комиссий, инспекторов, проверяющих видел. Каждый делает по-своему, — сказал директор. — Тут мы не указ.
Анатолий Викторович и в самом деле начал действовать по-своему. Первым делом он вызвал в директорский кабинет Марфу Степановну. Ее письмо с подчеркнутыми красным карандашом строчками лежало на столе.
— У меня, Анатолий Викторович, душа болит за школу, — говорила Марфа Степановна, изучающе поглядывая на собеседника. — Я сперва не хотела писать, думала, что уладим своими силами, но, как видите, наших сил недостаточно, требуется помощь. И мы надеемся, что ваш приезд в корне изменит положение в школе, — льстиво добавила завуч.
Анатолий Викторович откинулся на спинку стула. У него был вид человека, в руках которого непоборимая сила. Да, он постарается изменить положение в лучшую сторону, вскроет ошибки, наметит пути… Не так уж трудно было разобраться в делах Михайловской школы. Решали задачки и потруднее! Если коснуться директора, тут яснее ясного: во-первых, директор не считается с мнением общественности. Во-вторых, директор окружил себя группкой угодников — значит, любит подхалимаж! В третьих, директор всячески притесняет хороших, любящих правду учителей — это зажим критики. Обвинения серьезные, с помощью такой триады можно снять любую голову. И крышка! И не пикни! Все понятно и с этой учительницей Майоровой. Директор взял под защиту свою дочь — семейственность! Анатолию Викторовичу вспомнилась первая встреча с Майоровой на полевом стане. Из-за каких-то запятых она сорвала боевой листок… Он уже тогда понял: политически ненадежный человек эта Майорова; и вполне логично, что работала она плохо, завышала оценки, грубила, допускала аморальные поступки в быту, порой дурно влияла на учащихся. Чего стоит, например, недавний фокус с Майоровой! По всему району, по всем средним школам проводится кампания: выпускники должны всем классом оставаться в родном селе, в родном колхозе или совхозе. Мероприятие огромнейшей государственной важности! А что делает Майорова? Она говорит, что не обязательно всем оставаться в селе… Да за подобные слова из комсомола гнать надо!
Рассудив так, Борозда говорил:
— Да, Марфа Степановна, беда некоторых руководителей заключается в том, что живут они старым запасом, применяют в руководстве старые, давно отжившие методы. Именно об этом говорилось на историческом съезде. — Анатолий Викторович прислушался к своему голосу, негромкому и неопровержимому.