— Ну, секретарь, что будем делать? — спросил он у Лопатина.
— Давайте пригласим на собрание Черкашину.
— Добро. Звони в райком.
38
Сидя в кабине рядом с Бороздой, Саша Голованов видел, как тот бережно поглаживал желтую кожаную папку, лежавшую на коленях.
— Анатолий Викторович, почему же и меня на допрос не вызвали? Я тоже мог бы сообщить кое-что о школе, о Майоровой, — сказал он.
Борозда повернулся к нему, заинтересованно спросил:
— Что именно?
— Многое. Майорова член колхозной комсомольской организации, мы знаем, как она работает.
— Двоек много. Сплошной педагогический брак.
— Были двойки, а теперь их меньше, значительно меньше.
— А почему меньше? Ты, комсомольский вожак, поинтересовался?
— Работает лучше, старается…
— Нет, не поэтому, — отрицательно тряхнул головой Борозда. — Приписками занимается, оценки завышает. Понял, Голованов? Приписки…
— Да чепуха все это. Валентина Петровна человек честный, чистый…
Борозда едко усмехнулся:
— Послушай, Голованов, неужели думаешь, что я не знаю, почему ты защищаешь Майорову. Сам к ней похаживаешь. А?
— Похаживаю и ухаживаю. Вы что же специально приезжали запретить ребятам ухаживать за девушками? Незавидная у вас роль.
— Ты, Голованов, поосторожней, а то я могу намекнуть в райкоме комсомола, чтобы поинтересовались твоим моральным обликом…
С тонким визгом заскрипели тормоза. Машина остановилась.
— В чем дело? — забеспокоился пассажир.
— Приехали. Даю вам возможность бежать в райком комсомола.
— Шутишь, Голованов, — неловко улыбнулся Борозда.
— Нет, не шучу. Выходите из кабины.
— Ты не хулигань, не хулигань, Голованов.
— Не хотите выходить? Поедем назад, в Михайловну. — Саша Голованов крутнул баранку.
— Ты не имеешь права! — повысил голос Анатолий Викторович. — Ты комсомолец…
— Выходите! Я еду в Михайловку. Нам не по пути.
— Я тебе это припомню, Голованов, припомню, — грозил Борозда, вылезая из кабины.
— Вы это любите… Я вас помню еще с пятьдесят девятого. — Саша Голованов резко хлопнул дверцей. Конечно, это мальчишество — высаживать ответственного работника среди дороги, и Борозда ему действительно когда-нибудь припомнит. Но пусть постоит, «поголосует» в степи…
Анатолий Викторович Борозда был человеком исполнительным и щепетильно аккуратным. Любое райкомовское задание он считал делом первоочередной важности и трудился так, словно от выполнения именно этого задания зависело благополучие всего района. Сейчас, например, он спешил с оформлением дела Михайловской школы, чтобы обстоятельно доложить первому секретарю райкома, который завтра уходит в отпуск и уезжает на Дунай туристом.
Борозда постучал в дверь, одернул темный шерстяной китель, глянул на сапоги, пригладил рукой жестковатые волосы и бодро шагнул в кабинет.
— Разрешите, Иван Трифонович, доложить о Михайловской школе.
— Да, да, пожалуйста. Что там у них?
Борозда неторопливо и обстоятельно докладывал. Он был уверен, что ему удалось распутать клубок довольно-таки неприглядных, даже преступных дел — там и принижение роли партийной организации, и использование служебного положения в корыстных целях, и зажим критики, и неблаговидное поведение учительницы, которая (и надо же дойти до такого!) устраивала дома выпивки с десятиклассниками… Анатолий Викторович, конечно, умолчал о том, что некоторые михайловские учителя вели себя с ним непочтительно, а мальчишка, колхозный шофер, высадил его среди степи на дороге. Ладно, он умолчал, но все это подогрело его неприязнь к директору, к директорской дочери, и Борозда не пожалел красок, рисуя положение в Михайловской школе. Надолго запомнят его!
Иван Трифонович слушал инструктора с горькой заинтересованностью. Да ведь это та школа, учителя которой писали когда-то в областную газету… Из-за их статьи пришлось вызывать на бюро «гордость района» Подрезова и указывать на недопустимость… Как-то секретарь обкома то ли в шутку, то ли всерьез говорил Ивану Трифоновичу: «Бить начинают твои козыри…» Неприятно было слушать подобное. И вот в этой самой Михайловской школе заваруха обнаружилась, письмо серьезное поступило оттуда…
— Выходит, плохи дела в Михайловке, — сказал он. — А мы считали Зорича дельным руководителем. Ошиблись?
— Вы были правы, Иван Трифонович, Зорич зазнался, — вставил Анатолий Викторович.
— В этом и наша беда, — вздохнул секретарь. — Мало, очень мало интересуемся школами. Посевная, уборочная, зимовка, за этими китами не видим порой другие не менее важные дела… Не видим, товарищ Борозда.