Анатолий Викторович покорно кивнул. Все, что говорило начальство, он принимал без возражений.
— Разрешите доложить, Иван Трифонович. Поступил тревожнейший сигнал: в годы войны директор школы Зорич служил в полиции!
— Вам даже это стало известно… — секретарь прошелся по кабинету, с досадой протянул: — Да-а, Анатолий Викторович, «копнули» вы, до самых корней добрались…
— Факт службы в полиции соответствует действительности!
Секретарь усмехнулся:
— У вас, наверное, и проект решения готов?
— Так точно, готов. Разрешите огласить?
— Прочтите.
Выслушав этот проект, Иван Трифонович взял в руки листок, исписанный разборчивым крупным почерком инструктора, ровно, точно солдаты, выстроились буквы на бумаге — прямо загляденье…
— Все по полочкам разложено, расписано… По-вашему выходит, что Зорича с работы снимать надо?
— Так точно, Иван Трифонович, для пользы дела, чтобы другим неповадно было, — радостно подтвердил Борозда.
— Для пользы дела оно и в душу плюнуть можно… Ну, а директором кого вы там назначили? — с легкой насмешкой спросил секретарь.
— Я не внес еще один пункт. Требуется ваше принципиальное согласие. Учительский коллектив изъявил желание, чтобы директором школы была назначена Марфа Степановна Зайкина. Человек стойкий, душой болеет за школу.
— Допустим… Но зачем же мое согласие? Это кадры Карасева.
— Разрешите доложить, Иван Трифонович. Заведующий районо Карасев оказался не на должной принципиальной высоте. Он против. Тут сыграли свою роль приятельские отношения. Есть сигналы, что директор и заведующий часто бывали вместе на рыбалке, на охоте… Привлекали других, угодных им учителей, выпивки устраивали…
— Вот ведь как! Полнейший развал! Выпивают и кто — член райкома Карасев, кандидат в члены райкома Зорич… В пору «караул» кричать! Да-а, Анатолий Викторович, посылал я вас разобраться, а вы короб сплетен привезли… Крепенько тряхнули, программу перевыполнили…
Борозда с недоумением глядел на секретаря, не зная, как отнестись к этим словам. По его мнению, Иван Трифонович вообще был чудаковат, подбрасывал иногда загадочки, не поймешь — шутит он или говорит всерьез. Но сейчас было ясно — секретарь чем-то недоволен.
— Вы, Иван Трифонович, приказали потрясти, — удрученно проговорил инструктор.
— Каюсь, грешный, не то слово употребил. Я ведь думал как? Думал, что у вас, Анатолий Викторович, нет злости на людей, что честность и объективность превыше всего… Извините, ошибся. Мне вот попала любопытная книжица. — Секретарь достал из шкафа голубоватый томик, раскрыл его, протянул инструктору. — Прочтите, пожалуйста, вслух, здесь карандашом отчеркнуто.
Борозда рад был услужить. Он только не понимал, к чему все это, и отнес просьбу Ивана Трифоновича за счет его чудаковатости.
— «Будучи поставлен во власти, — громко, даже с некоторой торжественностью читал Борозда, — не употребляй на должности при себе лукавых людей; ибо в чем они погрешат, за то обвинят тебя как начальника».
— Мудро! — подхватил секретарь. — И сказано это две с половиной тысячи лет назад. Удивительно! Следовало бы, по-моему, в каждом большом или малом учреждении повесить слова древнего мудреца как девиз… Вы тоже не возражали бы, Анатолий Викторович? — с иронией спросил он.
Борозда стушевался, не зная, что ответить.
Их разговору помешала вошедшая Черкашина. Как бы забыв об инструкторе, Иван Трифонович озабоченно обратился к ней:
— Как в Михайловке? Что там в школе?
— В школе — беда, — ответила Черкашина.
— Читал я материалы товарища Борозды, — угрюмо проговорил секретарь.
— Наш инструктор как раз и подлил масла в огонь, — гневно сказала Черкашина. — Наворочал он там, за что и был изгнан.
— Иван Трифонович, я выполнял ваше приказание, — поспешил Борозда, но секретарь с холодной вежливостью прервал его:
— Вы свободны, Анатолий Викторович.
Борозда ушел из кабинета с видом человека, до конца исполнившего свой долг и готового по первому зову прискакать к начальству.
— Нина Макаровна, вам знаком этот материал? — спросил Иван Трифонович, указав на раскрытую папку.
Черкашина взглянула на бумаги, прочла проект решения.
— Материал знаком и так называемое дело Михайловской школы тоже знакомо. Я возражаю, решительно возражаю, — заявила она.
— Против чего? — удивился Иван Трифонович. — Против всех этих материалов.
— Но постойте, постойте, мы посылали работника райкома.