— Здравствуйте, Валентина Петровна, — поздоровался Щукин.
— Добрый день, Григорий Тимофеевич. Вот читаю ваши сочинения.
— Да что там… Заставили. Я ведь не ахти какой грамотей.
— Это видно. Вы, Григорий Тимофеевич, хотя бы с кем-нибудь посоветовались, показали бы заметки.
— А как же, показывал, с бригадиром советовался, полное утверждение получил, — охотно ответил Щукин.
— Очень много ошибок. Вы, Григорий Тимофеевич, сколько классов окончили?
Щукин посуровел, достал из кармана мятую пачку «Беломора», закурил:
— А причем тут мои классы? Сколько пришлось, столько и закончил. Я вон смотрю: у наших ребятишек одна забота — гони в школу, а мы в их лета вкалывали в колхозе, армию кормили, фронт питали. Нам было не до школы, не до классов.
Достав красный карандаш, Валентина стала исправлять ошибки. Щукин исподлобья следил за ней, глаза его колюче поблескивали, и вдруг схватил пятерней боевой листок, сорвал его. Под ржавыми шляпками гвоздей остались белые треугольнички.
— Нечего издеваться, — зло цедил он. — Грамотными стали за нашей спиной. — Зажав боевой листок в большом кулаке, Щукин торопливо зашагал прочь. Валентина ошеломленно смотрела ему вслед.
К полевому стану подкатил председательский «газик».
Из машины вышли Подрезов и коренастый человек в темном кителе, в начищенных хромовых сапогах с запыленными носами.
— А, Валентина Петровна, — заулыбался председатель колхоза, — пришли проверить, как работают питомцы? Хорошо работают, молодцы! — Подрезов энергично пожал ей руку, представил человеку в темном кителе.
— Борозда, инструктор райкома партии, — назвал себя тот. — Это хорошо, что вы, молодая учительница, интересуетесь практикой учащихся. Учитель в поле — факт сам по себе отрадный. Связь школы с жизнью колхоза — важное звено в деле воспитания подрастающего поколения.
Глядя в квадратное чисто выбритое лицо Борозды, Валентина никак не могла понять, зачем он говорит все это.
В следующую минуту, забыв об учительнице, Борозда назидательно советовал Подрезову:
— Форсируйте кукурузу, следите за технологией закладки силоса, вечером шлите в райком нарочного со сводкой о силосовании. — Глаза Борозды вмиг расширились, округлились, будто он увидел что-то страшное. — Товарищ Подрезов, а где же боевой листок?
Председатель глянул на вагончик, увидел белые треугольнички под ржавыми шляпками гвоздей.
— Щукин! — позвал он.
К ним вразвалку подошел хмурый редактор.
— Что за фокусы такие? Час назад мы видели боевой листок, а сейчас где же он? Ветром сорвало, что ли? — допытывался председатель.
Стрельнув сердитым взглядом на учительницу, Щукин показал свою могучую, темную от машинного масла ладонь.
— Вот он, ветер. Сам сорвал. Из-за нее, — тракторист кивнул на Валентину. — Так разрисовала, так раскрасила, что глядеть тошно. Потому и сорвал.
Подрезов недоуменно посматривал то на учительницу, то на Щукина.
— Позволь, позволь, Щукин, — вмешался Борозда. — Ты редактор и ты сам уничтожил свое детище?!
— «Детище» было с грубыми грамматическими ошибками, — вставила Валентина.
— Так. Понятно. Не на том месте запятая стояла. Хорошенькое дело, снимать боевой листок из-за какой-то запятой. Ты, Щукин, допустил явный ляпсус, ты не понял всей важности, политической значимости…
— Да все я понял, — перебил Щукин. — А только насмехаться над собой не дам, не мальчик. Пусть кто угодно пишет, а я пальцем не дотронусь. — Он опять зло покосился на учительницу, хотел что-то сказать обидное, колкое, но, махнув рукой, ушел.
Борозда негодовал. Он говорил председателю:
— Вот, товарищ Подрезов, наглядный урок того, что в колхозе к стенной печати относятся из рук вон плохо. Бюро райкома, как вы знаете, приняло специальное решение об активизации колхозных и совхозных редколлегий, а у вас боевые листки срывают. — Борозда повернулся к Валентине. — А вы, барышня, вместо действенной помощи, способствуете аполитичным поступкам.
— Я вам не барышня, товарищ Борозда. Если забыли мое имя, могу повторить, — отпарировала Валентина. — Во-вторых, вы, как видно, сами не читали заметок в боевом листке, иначе не говорили бы так пренебрежительно о запятых!
Борозда вспыхнул. Он не привык, чтобы с ним, представителем райкома, разговаривали таким тоном.
— Можно, товарищ Майорова, хорошо разбираться в грамматике и плохо в политике. Подумайте над этим! — Борозда, кажется, был удовлетворен своим ответом дерзкой учительнице. Он снисходительно кивнул ей головой, обратился к Подрезову: