Подходя к полуотворенной двери, Валентина услышала смех, шум и оробела, и сердце тревожно сжалось в груди. А надо ли затевать откровенный разговор? Не повременить ли? И что ты скажешь им после того, как сама поступилась, исправила оценки? «Надо, иди!» — приказала она себе и решительно шагнула в класс. Шум оборвался. Все встали.
— Садитесь, — разрешила Валентина.
Аня Пегова, подсевшая было к Люсе Иващенко, перебежала к своей парте. Федор Быстров демонстративно снял с руки часы, положил перед собой, как бы предупреждая — не будем засиживаться, время дорого. Яков Турков нетерпеливо выглядывал в окно.
— В среду по плану — у нас классный час, — начала Валентина и расслышала насмешливый шепоток Федора Быстрова:
— Оч-чень важное мероприятие.
— Среда совпадает с праздником, и я думаю «оч-чень важное мероприятие», как совершенно верно определил не ошибающийся товарищ Быстров, провести сегодня. Возражений нет?
— Нет, Валентина Петровна, — за всех ответила староста Вера Побежимова. — Только мы не готовы.
— Проведем без подготовки, экспромтом, — ответила Валентина, уже не чувствуя прежней робости. Вопросы обдуманы, взвешено каждое слово, даже голос и жесты отрепетированы.
На лицах десятиклассников не было заинтересованности — мероприятие есть мероприятие; одна лишь Люся Иващенко, подперев кулачком подбородок, смотрела выжидательно.
«У Люси красивые голубые глаза», — подумала Валентина и вслух негромко спросила:
— Скажите, друзья, только откровенно, чем я не нравлюсь вам?
Все подняли головы, и глаза — голубые, серые, черные, карие — смотрели изумленно и непонимающе.
Она увидела это, отметила про себя, что вопрос оказался неожиданным, озадачил каждого. Внутри шевельнулась было неприятная мысль: а вдруг они дружно и без стеснения станут перечислять недостатки? Но Валентина тут же подавила эту мысль, храбрясь — пусть говорят!
Класс молчал. Было тихо. Слышалось, как где-то за окном весело чиликает синица и шаркает метла уборщицы.
— Что же вы молчите? Или сходить за классным журналом и вызывать по фамилиям? Не бойтесь, оценок за ответы ставить не буду, — с задоринкой проговорила она и встретилась взглядом с Дмитрием Вершининым. Тот поощрительно улыбался, будто бы хотел сказать: кому как, а мне вы нравитесь.
Должно быть, по обязанности старосты молчание нарушила Вера Побежимова:
— Да кто вам сказал, Валентина Петровна, что вы не нравитесь нам? Мы к вам привыкли…
Федор Быстров теребил свой рыжий чубчик, морщил курносое веснушчатое лицо, вероятно, обдумывая, что бы такое сказать позаковыристей, но, ничего оригинального не придумав, спросил:
— Скажите, Валентина Петровна, когда учились в школе, вам лично все учителя нравились?
— Нет, не все, — ответила она.
— А вы так прямо в глаза и говорили?
— Они так прямо в глаза не спрашивали.
— Понятно, — кивнул головой Быстров. — И у нас не бывало такого, чтобы спрашивали… И получается, что вы лично выступаете в роли новатора, первооткрывателя, так сказать…
— Валентина Петровна, зачем вам наше мнение? — торопливо спросила Люся Иващенко.
— Чтобы ликвидировать свои недостатки.
— Хотите быть идеальной, — усмехнулась Аня Пегова.
— Откровенно говоря, хотелось бы, — сказала Валентина. — Улучшать себя — это должно быть неистребимым стремлением каждого человека.
— Но, Валентина Петровна, идеальных людей нет и быть не может, — с улыбочкой возразила Люся Иващенко.
— А если бы они были, то вокруг них стояла бы такая скучища, что мухи замертво падали бы наземь, — добавил Быстров.
— Вы думаете, Быстров, что идеал скучен? Значит, каждый из нас в отдельности и все человечество в целом стремятся к скуке?
— Глупости он говорит! — заявила Аня Пегова. — Я тоже верю в идеал.
— Твой идеал — киноартисты, — усмехнулся Быстров. — А ты, Митя, почему молчишь? — спросил он у Вершинина. — Ты как относишься к проблеме Валентины Петровны о наших взаимоотношениях?
— У меня в блокноте записана фраза острослова: «Если хочешь испортить с кем-нибудь отношения, начинай выяснять их». Валентина Петровна, вы как относитесь к этому изречению? — обратился Вершинин к учительнице.
«Ловко подкусил», — подумала она, а вслух ответила:
— Не ахти какой шедевр — это изречение, но что-то в нем есть…
Наступили короткие осенние каникулы. Нет на столе тетрадей, не нужно готовиться к завтрашним урокам. Значит, можно побездельничать немножко.
Валентина достала альбом с фотографиями и на первой странице снова увидела себя маленькую на руках у матери. Всякий раз, когда ей было грустно или трудно, она раскрывала альбом и долго-долго смотрела на давний снимок матери, в мыслях как бы советуясь с ней. Черноволосая мама оживала в ее воображении, ободряюще улыбалась ей. Валентина жалела, что рядом на карточке нет отца. Кто он и какой — она не могла себе представить. Но с детства почему-то верила, что папа ее был настоящим героем, как летчик Гастелло, как разведчик Кузнецов, как генерал Карбышев…