Наедине Карасев еще резче упрекал директора:
— Удивил ты меня, прямо скажу, удивил основательно. Я был спокоен за тебя, а тут вон что делается. Чем оправдаешься? Что ответишь?
— Оправдываться не привык. А что касается ответа — можно ответить. Поторопили нас перейти на производственное обучение, нужно было годик-другой подождать. База не создана.
Карасев стоял на своем:
— Не ищи лазейки — база, условия. Надо и в этих условиях не опускать руки. Твой Раков совсем не следит, он же у тебя завуч по производственному обучению!
— Не справляется? Правильно, согласен. А кем заменить его? У тебя есть лучшая кандидатура? Пожалуйста, присылай, в ножки поклонимся. Не пришлешь, некого тебе присылать. Вот и получается — нужного оборудования нет, специалистов нет, и никто их не готовит! А мы говорим о производственном обучении.
— Ну что ж, давай откажемся, прежняя система нас больше устраивала, полегче было. Трудности нас пугают, думать разучились… Вот когда с неба все свалится — оборудование, специалисты, условия, тогда и начнем учить по-новому. Так, по-твоему? Выходит, рано издан Закон о перестройке? Ошиблись там? — наступал разгоряченный Карасев. — Эх ты, директор, а еще солдатом был, разведчиком…
В сумерках Николай Сергеевич возвращался из школы. Проходя мимо дома Пеговых, он увидел на крылечке девчат-десятиклассниц. То ли для него специально, то ли случайно тонкоголосая Люся Иващенко запела частушку:
Девушки засмеялись. Видимо, эту частушку они сами только что сочинили.
«Смеются ученицы… Над тобой смеются, директор», — подумал Николай Сергеевич.
Ярко сияли огнями окна председательского кабинета. Длинные полосы света оседлали невысокий темный заборчик из штакетника, которым было обнесено здание правления колхоза.
Подрезов сидел за столом задумчивый, чем-то озабоченный, читал какие-то бумаги. Увидев директора, он широко заулыбался.
— Заходи, заходи, друг по несчастью. Ну, читал, как: отделали нас твои работнички? Здорово! — В голосе председателя не слышалось ни обиды, ни упрека, он, казалось, был даже рад, что о нем написали в газете. — Это, наверно, Майорова. Она умеет! Я до сих пор помню ее боевой листок на полевом стане. Молодец!
Николай Сергеевич в смятении посмотрел на председателя. Он шел поговорить с ним резко, в открытую, но тот сразу обезоружил его похвальным отзывом о статье. Неужели Подрезов все понял?
— Ты скажи, Николай Сергеевич, где логика? Почему я примитивно понимаю это самое производственное обучение? Чудаки! Да я хоть сегодня согласен всех твоих учеников принять в колхоз, посадить на машины — работайте, ребята, умножайте богатство.
«Нет, ничего не понял председатель», — подумал Николай Сергеевич и вслух сказал:
— Вот это, Роман Прохорович, и есть примитивное понимание.
Председатель ошеломленно глядел на гостя.
— Я что-то не понимаю тебя.
— По идее мы должны готовить не просто рабочую силу, кадры для колхоза, а прививать ребятам любовь, коммунистическое отношение к труду…
— Я это уже знаю, — перебил Подрезов. — Ты мне прямо скажи, чем недовольна школа? Чем? Мастерской?
— Мастерская туда-сюда, наладим, договоримся. Но есть вещи посерьезней. Мы с тобой дождемся, что десятиклассницы не пойдут на ферму.
— Это почему же не пойдут? Заработки там хорошие.
— Дело не в заработках, — с досадой отмахнулся Николай Сергеевич. — В школе мы говорим девчатам о механизации, учим культуре труда, а у тебя на ферме «техника» времен Ивана Грозного.
Подрезов оскорбленно тряхнул головой.
— А ты знаешь, чего я добился с этой техникой? Вот поздравления из райкома, обкома, облисполкома. — Он бросал на стол телеграммы, бумаги со штампами, с подписями.
— Сегодня ты герой, — сухо ответил Николай Сергеевич. — А что будет завтра? И вообще, какой ценой, каким потом заработаны эти поздравления?
— Хорошо попотеешь — вкусно поешь, — не сдавался Подрезов. — Ты поезжай к нашим соседям — у них «елочки», а молочка нету! Ты у жены своей спроси, у Марии Михайловны, она тебе все расскажет…
— А ты у доярок спроси, которые гнут спины под коровами, у которых пухнут пальцы от доения. Пяток-десяток лет на ферме — и на всю жизнь калека, хоть пенсию давай!
Разговор был откровенный. Директор школы и председатель колхоза относились друг к другу с той уважительностью, какая свойственна умным людям. Им, например, не мешало то, что Зорич при случае мог приструнить председательскую супругу-учительницу в школе, а Подрезов директорскую, зоотехника, на заседании правления или на ферме. Работа есть работа! И пусть жены иногда роптали, сетовали на всякие там несправедливости начальства, директор и председатель не очень-то прислушивались к их жалобам.