Зорич поднялся и стал отряхиваться.
— Дайте руку слабой женщине, — попросила она.
Конь остановился шагах в десяти от них и удивленно поглядывал назад своими большими сизоватыми глазами, как бы говоря: охота вам валяться в снегу, если нужно спешить к домашнему теплу…
В санях Марфа Степановна задорно сказала:
— Все-таки я как завуч отвечаю за ваше здоровье. Если простудитесь, захвораете, кем я заменю вас на уроках. — Она распахнула тулуп. — Забирайтесь, иначе я не довезу вас живым.
Зорич нерешительно подвинулся к ней.
В Михайловку приехали поздно. На квартире у Марфы Степановны пили чай. Настенька уже спала, а завуч угощала и угощала спутника. Она вдруг почувствовала себя по-настоящему счастливой.
— Знаете, Николай Сергеевич, в жизни все можно перенести, кроме одиночества, — пожаловалась она.
Он вздохнул.
— Вы правы. Одиночество убивает в человеке все самое лучшее.
— А главное — уходят годы, годы уходят, — с тоской и сожалением сказала Марфа Степановна. Она думала, что Зорич останется у нее до утра, потом вообще перейдет в ее дом — места хватит и в доме и в сердце. И никто не осудит их, они свободны, они вольны делать, что хотят: у Марфы Степановны муж погиб, Зорич одинок, говорят, он развелся с женой…
Но он не остался той ночью и потом не перешел к ней в дом, а после женился на какой-то девчонке-зоотехнике…
Все это припомнилось, промелькнуло в голове Марфы Степановны. Ожила, болезненно зашевелилась былая обида на мужчину, который не разглядел когда-то нехитрые женские замыслы, отверг… К этому теперь примешивалось и другое: хотелось ей быть хозяйкой небольшого директорского кабинетика с письменным столом, мягким диваном, сейфом. О! Тогда бы она разговаривала с Майоровой по-другому.
— Извините, Николай Сергеевич, но вы напрасно поощряете дурные выходки Валентины Петровны, — с осуждением заметила завуч.
— Но не надо мешать ей думать, изобретать, экспериментировать, — не соглашался директор. — Мы с вами хотели освободить ее от классного руководства, теперь сами замечаете — десятый класс выравнивается…
В окно Марфа Степановна увидела, как встретились у школьной калитки Майорова и Саша Голованов — стоят, разговаривают, смеются.
«Будь я хозяйкой здесь, не только от класса, от школы освободила бы Майорову», — с глухой злостью подумала она.
Валентине и Саше Голованову не было дела до мыслей и угроз Марфы Степановны.
— Я к вам, Валентина Петровна. Разрешите помочь нести тетради, — сказал он.
— Вы за этим и пришли? — с улыбкой спросила Валентина. — Удивляюсь, как не подъехали на грузовике, — и протянула ему тяжелую связку тетрадей. — Несите!
По дороге Саша Голованов говорил:
— Помните, вы рассказывали Мне об институтской световой газете. Мы решили создать подобную и у нас. Уже название придумали: «Соломотряс».
— Не очень-то благозвучно.
— Зато метко. Будем трясти всякие недостатки, пережитки. Предлагается редколлегия такого состава: учительница Майорова, шофер Голованов, агроном Ветров, библиотекарь Муратова. С парткомом согласовано.
— Почему бы не ввести в редколлегию Настеньку Зайкину. Я слышала, она хорошо рисует. В световой газете главное — художник. Настеньке было бы приятно.
Саша Голованов хмуро ответил:
— Художники есть — Ветров и Лиля…
— Кандидатуры вполне подходящие.
— Вечером в кино придете?
— Приду. И не одна — весь десятый будет!
Ах, как некстати приехал Игорь! Валентина думала часок-другой посидеть над тетрадями, а вечером — в кино. Она все-таки своего добилась: все ребята, кроме Туркова (ох этот Турков!), согласились завтра собраться в читальном зале и обсудить фильм.
Игорь вошел, поцеловал ее. Подбородок у него был колючий (в городе никогда не приходил к ней небритым), от него густо пахло табаком (в городе он любил дорогие сигареты с фильтром).
— Еле доехал, в оврагах полно снегу, — снимая пальто, жаловался он.
Это почему-то не встревожило Валентину. «Потому что ты противная девчонка», — упрекнула она себя.
Он рассказывал о школе, о занятиях мотокружка. Валентина старалась внимательно слушать Игоря, но вдруг поймала себя на мысли: ей неинтересно, почти чуждо все то, о чем говорит он.
Прибежала Лиля — шумливая, веселая.
— Ты что же, подружка, моими владениями распоряжаешься? Приходит ко мне Быстров и этаким командирским голосом приказывает: расставьте стулья, уберите из читального зала все лишнее, завтра обсуждение проводить будем. Вот тебе и раз! Без меня меня женили!