— Отвечай! — Таран столкнул ее со ступеньки, но в это время у него за спиной появился вышедший из школы Дмитрий Вершинин.
— Ты чего разоряешься? — спросил он.
— А тебе что нужно, сосунок? Проваливай, — отмахнулся Таран.
Дмитрий взял его под руку.
— Сойдем, Серега, с крылечка.
Крича и ругаясь, Таран силился вырваться.
— Сойдем, не бойся, — с нарочитой вежливостью приглашал Дмитрий.
Таран вырвался и опять к Валентине.
— Я тебя проучу, сочинительница…
Дмитрий оттолкнул дебошира, тот упал, вопя:
— Ах, ты так! Ну погоди! — Таран кинулся на Вершинина, тот рывком выбросил руку вперед, и хулиган снова шмякнулся наземь.
— Ты так… Ты так… Погоди, рассчитаемся, — бормотал Таран, отплевываясь.
— Вставай, иди своей дорогой и не вздумай сюда возвращаться, — предупредил Дмитрий Вершинин.
Таран поднялся и, ругаясь, поплелся прочь в темноту.
— Извините, Валентина Петровна, что так получилось, — смущенно сказал ученик.
— Спасибо, Дмитрий, — поблагодарила Валентина, с огорчением думая: «Нехорошо, скверно получилось».
На крыльцо выскочили Быстров и Зюзин.
— Что случилось, Митя? — спросили они.
— Все в порядке. Идемте.
К Валентине подошел Игорь.
— Вот тебе и культура села, — возмущенно говорил он. — К учительнице пристает пьяный, оскорбляет, лезет в драку… Все это достойно пера Глеба Успенского…
Валентина перебила его:
— Тебе пора домой, — сдержанно сказала она, а ей хотелось кричать в лицо обидное, злое — трус, трус.
— Но я хочу пойти с тобой на субботний школьный вечер, перенять опыт…
— Уходи, Игорь!
Он удивленно пожимал плечами.
— Меня упрекала в том, что я стал каким-то другим, но вижу — больше изменилась ты, раздражительной стала, несговорчивой.
— Ты прав: мы оба изменились, мы уже не те, какими были в институте. До свиданья.
В понедельник Марфа Степановна зашла в кабинет к директору и, горестно вздыхая, рассказывала ему о возмутительной драке. По ее словам выходило, что чуть ли не все ученики принимали участие в побоище.
— Видите, к чему приводят новшества Майоровой. У нас никогда не было драк, и вот извольте, отличились, в присутствии учительницы избивают человека, а она хоть бы что.
Николай Сергеевич не на шутку всполошился. Ему все больше и больше нравилась непримиримая, работящая Майорова. Он радовался: во второй четверти у нее меньше двоек, на уроках она чувствует себя уверенней, многому научилась за это полугодие. Он от души хохотал, когда в Доме культуры видел на экране карикатуры «Соломотряса», зная, что к ним приложила руку и Валентина Петровна. Он поддержал «школьные субботы», и вдруг эта драка…
— Нужно разобраться, в чем там дело, — озабоченно сказал директор.
— Прекратить надо эти сборища по вечерам, иначе еще и не такое будет.
— Зачем же прекращать? Наоборот, и нам следует принять участие.
— Да что ж я, отплясывать с ними буду? Крутить пластинки стану? Об успеваемости думать нужно, всякие там художества до добра не доведут, — возражала Марфа Степановна.
В учительской тоже говорили о вчерашнем происшествии. Подрезова рассказывала о драке с такими подробностями, что Василий Васильевич насмешливо спросил:
— Серафима Владимировна, и вы принимали участие в сражении?
— Не к месту шутки, Василий Васильевич, — смешалась Каваргина, вынимая свой заветный блокнотик с привязанным огрызком карандаша. Что-то записав туда, она вздохнула: — Придется вызывать Майорову на местком…
— А мне кажется, правильно сделал Вершинин, что дал по зубам нахалу! — высказался историк Назаров.
— Иван Константинович, подумайте, что вы говорите, — всплеснула руками Надежда Алексеевна. — Вершинин — ученик.
— Добавьте — хороший ученик, если не дал в обиду учительницу.
Из кабинета вышел директор.
— Вы забываете другое — Таран тоже был нашим учеником. Вот о чем подумать нужно, — сказал он.
23
Шел снег. Непроглядно густой и крупный, он по-хозяйски уверенно ложился на белую кочковатую землю, на белые крыши, задерживался на проводах, в цепких ветвях деревьев (провода от этого казались длинными развешанными от столба к столбу нитями жемчуга, а деревья напоминали весенние сады в час буйного цветения). Было тихо кругом, так тихо, что Валентине казалось, будто она отчетливо слышит шорох падающих снежинок.
Потом откуда-то из-за реки налетел порывистый разбойный ветер. Он как бы до поры до времени прятался где-то там, за горой, высматривая и ожидая, пока все поглубже оденется в серебристый пух, и начал хозяйничать по-своему: оголял крыши, провода, деревья, ошалело носился вдоль улицы, гнал перед собою белые зыбкие волны, трамбовал их в сугробы, как будто расставлял свои надежные ловушки для других снегопадов.