— Умница, умница, — вслух проговорила Валентина, радуясь, что подруга студенческих дней нашла свое счастье. Виктор Марченко — хороший, добрый парень, мужем он будет примерным… И сразу подумала о себе, об Игоре. Вспомнила, что в институте когда-то их называли оформившейся парой… Зина даже завидовала, что они — «оформившаяся пара» — едут на работу вместе. Их направили в разные села. Ну и что же? Виктор и Зина тоже в разных городах, разве расстояние от села до села в 10—12 километров такой большой путь? Но что-то не клеилось у них… Иногда Валентина укоряла себя, что хочет видеть в Игоре что-то необыкновенное… А если он самый обыкновенный, если он, как многие, разве это такая уж страшная беда? И разве ты стала бы уважать его больше, если бы он полез тогда в драку с Тараном? Хвалит город? Ну и что же? Ведь это правда — в городе лучше, там театры, телевидение, круглосуточный свет, с продуктами в магазинах лучше, школы не чета сельским… Все это хорошо тебе известно. Почему же ты всегда возмущалась, если он говорил правду? Значит, есть что-то другое, еще неуловимое, необъяснимое, но есть. Она вдруг перестала скучать без него, перестала ждать его приезда…
«Сама ты во всем запуталась, Валя-Валентина», — с упреком подумала она и снова уткнулась в письмо подруги.
«Ты, конечно, не забыла Розу Лучинкину, нашу «дай-жениха-покрасивей». Она совсем захандрила в своей совхозной школе. Я как-то случайно встретила ее в городе (она приезжала за наглядными пособиями). Роза жаловалась мне на свою судьбу. Помнишь Ваню Вострикова — нескладного, курносого, картавого, он был влюблен в Розу Лучинкину. Мы вместе с ней посмеивались над ним. Ваня сейчас в Москве, в аспирантуре, пишет книгу. Роза посылала ему письмо, полное прозрачных намеков, что он ей симпатичен, что она всегда относилась к нему с чувством горячей нежности и т. д. и т. п. Ваня ответил коротко и ясно: «Буду рад твоим письмам, жена не запрещает мне переписку с друзьями…» Видела бы ты, как теперь переживает Роза. Она мне сказала: «Если бы я знала, что он будет в Москве, я бы никогда не отвергла его признаний». Веришь ли, Валечка, мне хотелось дать ей по физиономии за такие слова. Роза, видимо, поняла это и быстренько испарилась. И вот я думаю: учились мы, дружили, все были как будто хорошие — бедовые, зубастые, положительные, а как только в жизнь окунулись, некоторые захандрили, заскулили… У нас в школе тоже есть такие (наш завуч называет их свистульками), которые охотятся за приезжающими в командировку столичными гусаками. А к нам приезжают многие, потому что мы — всесоюзная стройка, пишут о нас много, по радио говорят много, один драматург даже пьесу про нас сочинил. Вот какие мы!
Что-то мало ты пишешь об Игоре. Как он там? Не ожидается ли у вас прибавление семейства? Ну, ну, не красней, от этого никуда не уйдешь и уходить не нужно. Не нами придумано!..»
Валентина писала ответ Зине — тоже длинный, подробный. Она так увлеклась разговором с подругой студенческих дней, что не заметила, как за окном угас короткий зимний день, последний день старого года.
Пришла Лиля. Наскоро поужинав, она стала прихорашиваться перед зеркалом. Тыча в лицо пуховкой с пудрой, удивленно спрашивала:
— А ты чего сидишь? А ты почему не штукатуришь свое цыганское личико?
— Я никуда не пойду сегодня.
— Ка-а-ак не пойдешь? — ошеломленно протянула Лиля.
— Вот так и не пойду.