«Вот ты какой, вот ты какой! — задыхаясь от радости, в мыслях повторяла Татьяна. — Верю, таким ты подходишь к своему операционному столу, таким ты пройдешь по жизни…».
— Меня, товарищи, очень удивило выступление товарища Лапина, — продолжал Антонов. — Вместо того чтобы поддержать Василия Сергеевича, горой встать на защиту подчиненного, главврач Лапин, видите ли, начал объяснять нам, чем мотивирован приказ облздрава. Мы люди вполне дисциплинированные и приказы не хаем. Понятно, что начальству порой сверху видней. Но чьими глазами смотрит это начальство? Вот вопрос. Коммунист Лапин призывает всех нас в действиях своих руководствоваться партийной совестью и партийным долгом. Хороший призыв. Но позволительно спросить, почему сам товарищ Лапин не прислушивается к этим своим хорошим призывам? Товарищ Лапин ворошит прах покойного Клыкова и выставляет его свидетелем, чтобы доказать — вот какой нехороший хирург Донцов. Мы в хирургии разбираемся мало. Вы, товарищ Лапин, обвиняете врача Донцова, а хирург Орловская, наоборот, считает, что наш врач сделал все для спасения жизни человека. Кому верить — главврачу Лапину или хирургу Орловской? Я лично с большим доверием отношусь к хирургу Орловской.
Татьяна слушала Антонова и в голове проносилась радостная мысль: «Какой же ты хороший, Дмитрий, я готова расцеловать тебя тысячу раз. Ревность не затмила твоих честных и чистых глаз».
— Я предлагаю, товарищи, принять врача Донцова в члены партии, — продолжал он. — А что касается увольнения из больницы, считаю этот приказ ошибочным. О работе врача судит не только начальство, но и люди, которые обращаются за помощью к нашему доктору.
— Правильно! — радостно крикнула Татьяна.
— Разреши-ка мне, — попросил Тобольцев.
И снова Татьяна насторожилась, как будто ожидала удара. Она вспомнила, сколько раз в их доме вспыхивал неприятный разговор о Донцове, и всегда отец с каким-то ожесточением костерил доктора — он и такой, и этакий, и теперь не пощадит, конечно…
Тобольцев говорил:
— Одно дело, когда мы откровенно и прямо укажем товарищу Донцову на его ошибки, когда мы по-партийному спросим. Но совсем другая сторона медали увольнение доктора из больницы. Это как же понимать? Приказы мы уважаем, ценим, но, товарищи, все-таки у народа нужно спросить, справляется ли наш доктор с работой. Мы в рецептах не разбираемся, а то, что Василий Сергеевич душой за здоровье человека болеет — это всем видно, против этого, как говорится, не попрешь. И вот мне хотелось бы спросить у товарища Моргуна — как же так получается, уважаемый Филипп Маркович, — народу врач нравится, народ скопом идет к нему лечиться, а начальство снимает с работы. Вы его направили к нам и уж позвольте нам судить, как он лечит!
Моргун облегченно заулыбался.
— Я отвечу потом, Семен Яковлевич, непременно отвечу, — весело проговорил он.
Борис Михайлович вздрогнул, будто услышал не голос Моргуна, а страшный взрыв бомбы. Он злобно покосился на главного врача района, и в мозгу лихорадочно стучала мысль: «Зачем он приехал? Кто его пригласил?». Он понимал, что Моргун, как член бюро райкома, сейчас может испортить все дело.
— Ну ругались мы с Василием Сергеевичем. Так на работе кто ж не ругается. Ругаться ругайся, а коли дело дошло до партийной чести, тут уж прямо говори и обиды свои забудь, — продолжал Тобольцев. — Я поддерживаю предложение Антонова — принять товарища Донцова в члены партии. Правильно сказал Шпагин, душа у нашего доктора партийная и, отпускать из Федоровки мы его не собираемся. Разве только министром здравоохранения назначат, тогда ничего не поделаешь, придется отпускать.
Татьяна с восхищением смотрела на крупную, седеющую голову отца.
— Разрешите уж и мне высказаться, — попросил муж Нины Сухановой. — Мне, товарищи, нужно было бы давно обратиться в партийную организацию с заявлением. Побоялся. Наказание готов понести. А только не могу терпеть, камень лежит на душе, давит. Сами знаете, жена моя старшей сестрой в больнице работает. Так вот. Главврач Лапин заставлял ее письма ябедные писать на доктора Донцова и ко мне тоже приходил он. Донцов, говорит, не дает ходу твоей жене, ты, говорит, черкни письмецо в ЦК.
— И ты черкнул? — послышался гневный голос Брагиной.
— Отказался. А жена одно письмо под диктовку главврача написала, про спиртные напитки, что будто в столе доктора хранятся… Нынче сама призналась, когда узнала, что Василий Сергеевич с работы уволен, — сообщил Суханов.
— Это ложь! Клевета! — вскипел Борис Михайлович, понимая, что все может обернуться против него. Обжигая Суханова уничтожающим взглядом, он визгливо спросил: — А свидетели у вас есть?