Закутанная в пуховый платок, одиноко сидела в кабине убитая горем Лариса Федоровна.
— Поехали! — с остервенением крикнул Борис Михайлович.
Машина тронулась. Из-под колес брызнула, жидкая грязь.
Федоровские медики молча стояли у больничной калитки.
— Да что это мы, как на похоронах! — воскликнула Юлия. — Уехал, ну и шут с ним. Василий Сергеевич, занимайте дом!
— А что мне делать в нем одному?
— Что делать? Жениться нужно, вот что!
— А пойдешь за меня?
— Юля, скорей соглашайся, пока есть свидетели, — с улыбкой подтолкнула девушку Клавдия Николаевна.
Юлия смеялась.
— О, нет! Мой час не настал.
— Все ждешь своего особенного?
— Жду и обязательно дождусь!
К Василию подошла Нина Суханова.
— А мне кому должность свою передавать? — тихо спросила она.
— Вы разве не хотите работать старшей сестрой? — удивился Василий.
— Хочу, но…
— Пожалуйста, работайте.
Сегодня у Иринки праздник — в школе выпускной вечер.
Всю эту неделю Василий слышал неутомимое стрекотание швейной машины за перегородкой: Иринка шила праздничное платье. Порою она упрямо спорила с бабушкой, доказывая, что никакая портниха ей не нужна, что платье она сошьет сама и не хуже любой федоровской модистки. Иногда в дом забегали подружки-десятиклассницы и о чем-то горячо шептались.
И вот сейчас Иринка стояла перед Василием Сергеевичем счастливая и взволнованная, и глаза ее как бы допытывались: вам нравится это новое платье?
— А ты молодец, даже нельзя подумать, что сама шила, — похвалил Василий.
Девушка сияла и вдруг хлопотливо заговорила:
— Ой, Василий Сергеевич, скорей, скорей идемте, а то опоздаем!
— Одну минутку. Закрой глаза.
— Зачем?
— Потом узнаешь.
Иринка зажмурилась и сквозь густые черные ресницы следила за доктором.
— Иринка, без мошенничества, или завяжу глаза.
Стоявшая рядом бабушка, улыбаясь, покачивала головою: ну дети, ни дать ни взять шаловливые дети, но в сердце бабушки вдруг шевельнулась смутная тревога: ох, не напрасно, не напрасно внучка так весела с Василием Сергеевичем, видно, есть что-то в девичьем сердечке… Вот и выросла незаметно, школу окончила, а некому посмотреть да полюбоваться, были бы живы отец и мать… Глаза Ивановны затуманила слеза, и к горлу подкатила полынная горечь.
Иринка не видела слез бабушки. Сгорая от любопытства, она стояла с закрытыми глазами, нетерпеливо спрашивая:
— Можно смотреть? Можно?
— Теперь можно.
На столе Иринка увидела большую голубую коробку, перевязанную розовой лентой.
— Что это?
— Подарок.
Она торопливо развязала ленту, открыла коробку и ахнула: перед ней в синих шелковых гнездышках уютно лежали красивые коробочки, флаконы с духами и одеколоном «Сказка». Такого богатства Иринка никогда не имела, и она сейчас, по-детски радуясь, благодарила Василия Сергеевича за дорогой подарок.
— А теперь можем идти на выпускной вечер, — сказал он.
Над Федоровкой опускались теплые сумерки.
Не чувствуя земли под ногами, Иринка шла рядом с принарядившимся доктором счастливая и гордая. Девушке хотелось, чтобы спутник взял ее под руку, и тогда пусть видели б все, что она совсем, совсем взрослая.
— Здравствуйте, Василий Сергеевич, — приветствовали врача встречные колхозники.
— Здравствуйте, дяденька доктор, — кричали ему ребятишки.
— Смотрите, вся Федоровка знает вас, — с улыбкой проговорила Иринка.
В актовом зале сельской школы гремела радиола. Официальная часть выпускного вечера еще не началась, и вчерашние десятиклассники, по-праздничному разодетые — девушки в белых платьях, юноши в костюмах и галстуках, — танцевали. Не слышалось обычного школьного шума и гама, как будто школьники вдруг утратили способность, беззаботно толкаясь, перекликаться друг с другом, бегать из угла в угол. И те, кто когда-то дергал девочек за косички, сейчас были предупредительно вежливыми кавалерами.
Не успела Иринка войти с доктором в зал, как подошел к ним Юрий, тот самый Юрий, который когда-то ездил в райбольницу за кровью для Коли Брагина, который портрет Пирогова рисовал.
— Разрешите, — с легким поклоном пригласил он девушку на вальс.
Иринка упорхнула.
Василию припомнился его школьный выпускной вечер. Так же гремела радиола, так же танцевали по-праздничному разодетые девушки и юноши, и он танцевал тоже. В те дни сердце Василия было переполнено самыми чудесными мечтами и надеждами. Он уже избрал свой путь и думал только об одном: скорей, скорей получить аттестат зрелости и завтра же отправить его в медицинский. Да, да, в медицинский, и никуда больше! А сколько было волнений потом, когда он ждал ответа из института, сколько довелось пережить и перетревожиться на вступительных экзаменах. В тот час, когда вывесили списки принятых в институт, у Василия подкосились ноги. Он боязливо подошел к спискам, и вдруг все в нем запело: принят! Принят! Обгоняя троллейбус, он бросился на вокзал, он уехал домой товарняком, но на следующей станции его чуть было не оштрафовали за проезд на площадке товарного вагона.