— Спирт! — не попросил, а выкрикнул Василий. Он чувствовал, что кричит напрасно, но крик невольно вырывался у него из груди.
«Кричишь, значит, ты боишься, доктор Донцов. Вот тебе суровый экзамен. И не смотри по сторонам: в операционной нет учителя-профессора, нет няньки-ассистента, которые предупреждали когда-то любую твою ошибку и следили за каждым твоим движением, даже за твоими мыслями… Сейчас ты — единственный хозяин в операционной, а рядом те, кто будут выполнять твою волю, твои распоряжения», — так думал Василий, подходя к операционному столу.
«Дух непредвиденного витает над каждой операцией», — говорили в старину хирурги. Вот это «непредвиденное» тревожило сейчас и Василия. Сумеет ли он спасти мальчика? Хватит ли сил, умения, знаний?
— Новокаин! — решительно потребовал он, отбросив прочь посторонние мысли.
— Скальпель!
— Пинцет!
— Тампон, — слышались его резкие слова, понятные Клавдии Николаевне.
И вдруг чуткое ухо уловило, как муха беспомощно билась в оконное стекло, и ее тонкое жужжание показалось Василию невыносимо страшным.
— Луговская, куда смотрели? В операционной мухи! — зло процедил он сквозь влажную марлевую маску…
И снова Клавдия Николаевна промолчала.
В полдень вернулся из поездки по фельдшерским пунктам Борис Михайлович. Узнав о сегодняшней операции, он тут же пригласил Василия и вместе они направились в палату к оперированному мальчику. Осмотр оказался мало утешительным: состояние Коли не улучшилось. Наоборот, температура у него повысилась до сорока градусов, пульс по-прежнему еле прощупывался, дыхание было поверхностным и частым, будто опешил он надышаться. Мальчик был безучастен ко всему, что происходило кругом, он даже перестал просить воды. Казалось, вот-вот перестанет биться его ослабевшее сердце.
В палату со шприцем вошла сменившая Веру дежурная сестра Суханова.
— Василий Сергеевич, время вводить пенициллин, — сказала она шепотом.
— Вводите, — так же шепотом ответил он.
Борис Михайлович хмурился, горестно вздыхал, как бы говоря: ну, вот, стоило мне отлучиться на часок-другой, и такая неприятность. Он осторожно, словно боясь обжечься, взял горячую руку мальчика, пощупал пульс и неопределенно молвил:
— Н-да…
— Состояние больного тяжелое, — сказал Василий, с надеждой посматривая на главврача: может быть, тот что-нибудь подскажет.
— Да, да, вижу — тяжелое, — печально отозвался Борис Михайлович. — Что назначено больному?
Суханова доложила о назначении врача.
— Ну что ж, продолжайте, — кивнул он сестре и, не глядя на Василия, сухо бросил: — Зайди ко мне на минутку.
…Кабинет главврача был так обставлен, что человеку, впервые зашедшему сюда, могло показаться, будто он попал не в маленькую сельскую больницу, а очутился по крайней мере в клинике городского масштаба. Стояли в кабинете и мягкий диван, обтянутый коричневым дерматином, и двухтумбовый письменный стол, покрытый зеленым сукном, и ажурной резьбы этажерка, на которой сиротливо лежало несколько книг. От двери к письменному столу бежала пестрая ковровая дорожка. На окнах висели кремового цвета шторы, от чего в кабинете даже в солнечные дни было сумрачно и прохладно.
— Присаживайся, — указал Борис Михайлович Василию на дивам, а сам сел верхом на стул и все тем же недовольно печальным тоном продолжал: — Как видишь, дружище, не все получилось гладко. Твой оперированный, как ты успел заметить, дышит на ладан.
— Да, состояние угрожающее, — согласился Василий. — Но будем надеяться.
— Надеяться? На что надеяться, хотел бы я знать?
— На выздоровление, конечно.
— На выздоровление? — с сомнением переспросил Борис Михайлович. — Знаменитый Амбруаз Парэ в таких случаях говорил: «Я его оперировал, пусть бог теперь излечит».
— При чем тут Амбруаз Парэ, — с гневным удивлением отозвался Василий.
— А при том, дружище, что знаменитый старец хоть на бога надеялся, а мы сейчас лишены даже этой возможности. Одним словом, ты меня, думаю, прекрасно понимаешь.
Борис Михайлович порывисто встал, с грохотом отодвинул стул, и, нервно теребя ладонью рыжеватый ежик, зашагал взад и вперед по кабинету, потом остановился, воткнул в собеседника колючие зрачки.
— У меня за все время работы в этой больнице не было ни единого случая смертности, — с нескрываемой гордостью заявил он. — К сожалению, я находился в отлучке, иначе не позволил бы тебе оперировать.
— Без операции мальчик не протянул бы и двух часов, — сдавленным голосом возразил Василий.