— Василий Сергеевич, да что это вы, — всплеснет руками хозяйка.
— Ничего, — весело отзывается он, — с примусом обращаться умею, машина известная.
Сегодня пришел и ни с того, ни с сего сказал:
— А что, Ивановна, инструменты у вас, должно быть, имеются.
— Какие, Василий Сергеевич? — спросила хозяйка.
— Да самые простые, — клещи, молоток. Нужно кое-что подремонтировать. Дверь совсем скоро с петель сорвется.
Ивановна пошла в чулан и вскоре вернулась оттуда с деревянным ящиком, в котором находилось все, что требовалось.
— И перчатки какие-нибудь старые.
— Зачем же перчатки? Не зима ведь, — удивилась хозяйка.
— Без перчаток мне работать грех, — улыбнулся Василий.
— Какой же тут грех, что вы такое говорите, Василий Сергеевич?
— Для безопасности, Ивановна, руки мне нужно беречь, — серьезно пояснил он. — Нечаянно поранишь или исцарапаешь без привычки, ну какой же я тогда работник в операционной.
Ивановна этого понять не могла и сказала, чтобы он ничего не делал, а для ремонта она пригласит кого-нибудь из знакомых, но Василий и слушать не хотел, уверяя, что с ремонтом справится сам, и настоял, чтобы она поискала ему какую-нибудь защиту для рук. Хозяйка нашла ему старые суконные рукавицы.
Ивановна позабыла об обеде и стояла возле крыльца, о чем-то горестно вздыхая, глаза ее наполнились слезами, и вдруг, закрыв лицо передником, она горько разрыдалась.
Василий прекратил работу и растерянно смотрел на хозяйку, не понимая, в чем дело. Может быть, чем-нибудь обидел ее? Так нет же, слова лишнего не сказал.
— Ивановна, что с вами? — несмело спросил он.
— Ох, Василий Сергеевич, посмотрела я, как вы молотком-то стучите, да вспомнила я сыночка своего, — причитала она.
Василий стоял перед хозяйкой с молотком в руке и не знал, что ему делать. О сыне своем Ивановна никогда и ничего не говорила. Однажды Василий спросил о родителях Иринки, но она тогда только скорбно вздохнула и промолчала.
— Да вспомнила соколика своего. Да нешто так мы жили бы с Иринушкой, да нешто не отдохнула б она после школы, а то ведь сразу пошла, ненаглядная моя, хлебушко зарабатывать. А он, сыночек мой, соколик мой, сложил свою головушку. Уж сколько я слез пролила, одному богу известно… Работал Володюшка мой в МТС, на комбайне. А как война началась, ушел на фронт и не вернулся… Иринушке тогда второй годик шел, и не помнит, бедняжка, какой отец у нее был.
— А мать? — осторожно спросил Василий.
Ивановна помолчала немного, вытерла передником глаза и тихо продолжала:
— Мать Иринушки, из соседнего села она, из Успенки. Там Володя, бывало, хлеба убирал своим комбайном, вот и познакомились они, поженились и жили так, что нарадоваться я на них не могла. А потом, как узнала, что Володюшка убит, затосковала, бедная, белый рвет ей стал не мил. Ну и время было тогда тяжелое: сколько ни плачь, сколько ни горюй, а работать надо. В колхозе-то нашем остались старики немощные да мы, бабы, а хозяйство и тогда было большое, работы всем хватало. Поехала однажды моя Настюша за сеном да под буран и попала. Сутки целые по степи плутала, простыла, видно, приехала домой и слегла в постель. А недели через две похоронили мы ее. — Ивановна снова разрыдалась. Худые острые плечи ее судорожно вздрагивали.
Немного успокоившись, она горестно добавила:
— Так вот и живем с Иринушкой, сиротка она, круглая сиротка.
Василия тоже осиротила война: в сорок третьем под Ленинградом погиб отец. Сейчас отец, как живой, стоял перед глазами — у него мягкие пшеничные усы, синие, синие глаза, как два глубоких озерка, добрая и какая-то радостная, будто утреннее солнышко, улыбка. Общительный, никогда не унывающий мастеровой человек, отец был влюблен в ремесло каменщика и гордился своим ремеслом. Ему ничего не стоило прийти домой и с неподдельной радостью сказать: «Ну, женушка, укладывай вещишки, пакуй свои кухонные инструменты — опять переезжаем». Это «опять переезжаем» звучало у него так, будто предстоял не переезд на новое место жительства, а увлекательная и очень нужная прогулка.
В дружной семье Донцовых привыкли к частым переездам, и маленькому Васе даже нравилось ехать в поезде, смотреть в вагонное окно и нетерпеливо ждать, когда остановится поезд на большой станции. На каждой большой станции отец покупал ему мороженое — холодное и очень вкусное, с хрустящими кружочками вафлей.
Отец работал каменщиком в конторе с мудреным названием «Укрпромтяжстрой», строил заводы и гордился тем, что, как он выражался, «создавал жилье для тяжелой индустрии».